Жан-Луи Кюртис - Парадный этаж

— Я не могу опомниться, — пробормотал Бернар.

— От чего же?

Он пожал плечами, неопределенно развел руками:

— От всего. Во-первых, от того, что Франсина выступает по радио. Я думал, она выполняет какую-нибудь небольшую секретарскую работу или что-нибудь в этом роде, но что она ведет передачу… А потом от того, что она говорит такие вещи, как говорила сейчас…

— Ах, вот как! Что же в этом такого уж удивительного?

Бернар в упор с интересом посмотрел на жену, словно пытался понять, что происходит.

— А тебя это не удивляет? — спросил он.

— Нет, ни капли.

— Ты находишь вполне естественным, что она ревет белугой, узнав о смерти иностранного политического деятеля?

— Бернар! — с упреком воскликнула Сесиль. — Не будь тривиален. Она не ревела белугой. Просто она была, как и ты, я полагаю, как и все мы, потрясена…

— Потрясена? — повторил ошеломленный Бернар. — А ты, ты тоже потрясена ? Смертью Альенде? — Он встал, сделал несколько шагов по комнате, как бы желая убедиться, что вещи не обрушиваются, землетрясения нет, планета не сошла со своей орбиты. — Но, — снова заговорил он, остановившись перед Сесиль, — когда умерла твоя мать, ты — я помню это очень хорошо — ничуть не была потрясена. Ты приняла это разумно, с непоколебимым мужеством, со смирением, достойным подражания…

— Помилуй, это же совсем разные вещи!

— Быть потрясенной тем, что где-то на противоположном конце земли убит глава государства, мне это кажется… — Он не закончил фразу, тряхнул головой, воздел руки к небу… По всей видимости, это казалось ему чрезмерным. — Или же в таком случае, — продолжал он более спокойно, — ты употребляешь слова невпопад. Ты, верно, хотела сказать: взволнована, огорчена, растеряна… И то даже я счел бы, что это слишком!

— Если я правильно поняла тебя, — сказала Сесиль с кисловатой улыбкой, — ты не одобрял политики Альенде? Естественно, такой землевладелец, как ты…

— Вот к чему ты клонишь! Одно другого не касается! Начнем с того, что я находил его скорее симпатичным, представь себе! Возможно, он натворил ошибок, ведь он не был экономистом, но — бог мой! — несмотря ни на что, можно было находиться только на его стороне… Однако из-за этого быть потрясенным его смертью! Нет, право, я не был потрясен. Вот так! И смертью Джона Кеннеди я тоже не был потрясен. На какое-то мгновенье это меня взволновало. Немного взволновало. Но и все, да! Вот так! Большинство людей невероятно равнодушны. Отрицать это — значит быть слепым или намеренно ослеплять себя. Я же не терплю ни тех, кто намеренно себя ослепляет, ни тех, кто выражает притворные чувства. Твое «потрясена» мне кажется именно таким: притворством… В общем, когда я слышу, как Франсина голосит по радио, словно античная плакальщица, или когда я слышу от тебя, будто ты на грани того, чтобы сделать себе харакири и последовать в могилу за бедным Альенде, я, честное слово, спрашиваю себя, не сошел ли я с ума и вообще, что стряслось после моего отъезда?..

Он ходил взад и вперед по комнате, и мисс Хопкинс разглядывала его, не зная, как ей держаться: выражать осуждение или симпатию; но, главное, она была очень озадачена этим взрывом. Она искоса поглядывала на Сесиль, пытаясь получить указание. Кто-нибудь другой, менее простодушный, чем она, мог бы догадаться, что Сесиль в ярости, хотя лицо ее было спокойно и она вооружилась своей самой сладкой улыбкой.

Сесиль встала.

— Ты не пробыл здесь и часа, — сказала она, — а уже устроил сцену. Одна из твоих удивительных привычек «выяснять отношения»… Неисправим! Ладно, если ты не возражаешь, мы поговорим об этом в другой раз. А сейчас я покажу тебе твою спальню. Ты ведь остановишься здесь, это решено?

Он сказал, что да, решено. Он думал о другом. Перед его мысленным взором возникла Франсина, какой она была двенадцать или пятнадцать лет назад: Франсина на уик-эндах в замках, Франсина, плетущая интриги, чтобы быть избранной «мисс дебютанткой» на своем первом балу, в год, когда ей исполнилось восемнадцать лет, Франсина — кумир золотой молодежи, жаждущая светских развлечений, мечтающая о титулованном муже — и ведь в конце концов она таки умудрилась заарканить его… На каком политическом берегу была она в то время? Бернар припомнил, что несколько недель Франсина, кажется, вместе с братом активно сотрудничала в организации молодых националистов. (Всего лишь несколько недель, потому что социальный карьеризм — это страсть, не терпящая раздвоения, она требует полной самоотдачи.) И вот сегодняшняя Франсина… Что же произошло за это время?