Ирвин Шоу - Две недели в другом городе

Но сейчас он ощутил, что разглядывает свое тело с одобрением. Вспоминая, как славно оно послужило ему сегодня, он как бы заново открыл его для себя. Не так уж я плох, подумал Джек, посмеиваясь над своим тщеславием; ушедшая молодость не все забрала с собой, зрелость принесла не только разрушение. Скинь десяток фунтов, сказал он себе, критически изучая талию, и ты будешь в полном порядке. Животик пока не наметился, и все основные линии сохранились.

Забравшись в ванну, он долго лежал в ней, каждые две-три минуты добавляя горячую воду; очищающий пот тек по его лбу. На запотевшем зеркале над раковиной алела буква В; надо попросить горничную не стирать ее в течение двух недель, до его отъезда, подумал Джек.

Одевшись, он почувствовал, что идти на коктейль совсем не хочется: слишком хорошо было у него на душе. Джек спустился вниз и попросил швейцара сказать шоферу, что сегодня ему не понадобится машина. Пройдя в бар, он заказал мартини, радуясь одиночеству, перспективе провести вечер наедине с собой. Он заметил уже знакомую ему компанию молодых итальянцев, сейчас они не пробудили в нем ревности.

Он допил мартини, вышел из гостиницы и направился вдоль улицы, поглядывая в окна; несмотря на холодный, порывистый ветер, Джек распахнул пальто. Он обнаружил, что (и вряд ли случайно) движется в сторону кинотеатра, где демонстрировалась «Украденная полночь». Дойдя до кинотеатра, он остановился и стал с любопытством, но без волнения и грусти рассматривать фотографии – кадры из фильма. Увидев Карлотту, ему захотелось узнать, где она сейчас, как выглядит, что он пережил бы, если бы она вошла сегодня в его номер. Он на мгновение испытал соблазн снова посмотреть картину, изучить себя прежнего и попытаться понять, чем пленилась Вероника. Но потом Джек отверг эту идею, решив, что он уже исчерпал дневную норму нарциссизма.

Он пообедал в маленьком безлюдном ресторане. Вспомнив про десять фунтов, отказался от хлеба и pasta. Поев, зашагал в сторону Форума, по дороге он выпил чашечку кофе и рюмку итальянского бренди. Над пустынным Форумом с запертыми на ночь воротами висел месяц. Джек застегнул пальто на все пуговицы.

Стоя с непокрытой головой на зимнем ветру, он испытывал радостное чувство свободы от всяческих уз. Сейчас никто на свете не знал, где он находится, никто не мог потребовать что-либо от него в этот миг; он был недосягаем для всех, принадлежал лишь самому себе. Я спрятался в центре Европы, у корней континента, среди руин, подумал он.

Он вспомнил отрывок из речи Цицерона, некогда произнесенный среди этих камней. О tempora, о mores. Senatus haec intellegit, consul videt; hie tamen vivit. Vivit? Immo vera etiam in senatum venit.fit publici consili particeps, notat et designat oculis ad caedem unum qnemque nostrum. Школьная программа по латыни, шпаргалка, лежащая на парте. О, времена! О, нравы! Сенат все это понимает, консул видит, а этот человек все еще жив. Да разве только жив? Нет, даже приходит в Сенат, участвует в обсуждении государственных дел, намечает и указывает тех из нас, кто должен быть убит [21]. Цицерона задушили далеко от места его триумфа, спустя годы после того, как стихли аплодисменты. Несчастный старик, должно быть, проклял свой ораторский дар, когда его схватили.

Я – римлянин, мысленно произнес Джек, вспомнив игру, любимую им в детстве, когда он лежал вечером в постели с закрытыми глазами и говорил себе: «Я – эскимос, в моем иглу тепло, я слышу крики тюленей». Или: «Я – Натан Хейл [22], утром меня повесят». Или: «Я – Джабел Эрли [23], объезжающий войска конфедератов на вороном коне». Я – римлянин, подумал Джек, перенесшийся в тот век, когда родился и был распят Христос. Я только что пообедал, зимний ветер приносит стужу с Апеннин, я немного перебрал и слышу, как человек из Афин играет на флейте, а мальчик аккомпанирует ему на лире. Благословенны безмолвие и темнота, царящие на ступенях Сената. Говорят, на завтра назначен выход Августа, состоятся игры, гладиатор, вооруженный сетью и трезубцем, сразится с африканским львом. Даже сейчас слышен рев зверя, запертого под Колизеем в подвале с каменными стенами. Гладиатор готовится к завтрашнему утру: чинит свою сеть, проверяет прочность узлов, точит трезубец.

Римлянин, ты прогуливаешься в одиночестве на холодном полночном ветру, среди высоких мраморных колонн; думаешь 0 жестоких, безжалостных людях, коварных сластолюбцах в тогах, заполняющих это место днем, ощущаешь перманентность И неискоренимость зла, процветающего и на этих холмах.

Он услышал шаги в отдалении, увидел двух полицейских, на которых падал свет уличного фонаря. Они остановились, посмотрели на него; Джек представил себе, что в их глазах застыло извечное подозрение; они ждали, когда он совершит нечто предосудительное: полезет на стену, поднимет с земли кусочек мрамора, сунет в карман отколовшуюся частицу истории.