Дэвид Галеф - Плоть

Простой ответ, если это вообще ответ, заключается в том, что просто это Макс. Макс и его непреодолимое вожделение. Один только взгляд его глаз отчетливо показывает женщине, что он всецело поглощен ею, и также ясно намекает на то, что он пойдет на все, на любое сумасшествие, сделает все, чтобы ее добиться. Но когда она сдается, он располагает ею как своей собственностью.

Он тискал Биби на людях. Я не хочу сказать, что он ее обнимал или откровенно ласкал. Нет, он пощипывал и лапал ее. Когда я впервые увидел их вместе, он шел рядом с ней и небрежно поглаживал ее по толстым плечам. Я был зачарован. Это выглядело приблизительно так, словно он накачивал ее велосипедным насосом. Было трудно сказать, где заканчивается ее бюст и начинается живот, она была просто кругла, раздутые руки топорщились в стороны. Пояс — на том месте, где должна быть талия, — выглядел как монументальный экватор, для пересечения которого старинным мореплавателям требовались многие месяцы. Ее живот незаметно переходил в таз и бедра. Кроме того, роста в ней было не больше пяти футов, и это делало общий вид еще более впечатляющим. Она не раскачивалась, когда шла. В ней было что-то пневматическое. Было такое впечатление, что если прыгнуть ей на живот, то отскочишь от него, как на батуте.

Я глазел на эту парочку, когда рука Макса спустилась ниже и оттянула эластичный пояс юбки. Она с довольным видом шлепнула руку Макса, и та, в отместку, ущипнула сферический зад.

— Прекрати. — Судя по голосу, она была раздражена.

Тогда он пощекотал ее под мышкой, а она прижала его руку, взяв ее в плен своего мясистого плеча. Так они шли некоторое время, а потом она отпустила его на волю, и рука, тотчас обвив пояс, так и осталась на нем. Она взяла его за руку.

Они находились в этом положении, когда заметили меня на углу.

— Дон, — сказал Макс, — это Биби.

Биби извлекла свою руку из ладони Макса и протянула мне. Рука была розовая и мягкая, но рукопожатие оказалось крепким.

— Очень рада познакомиться с вами, — объявила она. Лицо было чрезмерно накрашено. Румяна делали его похожим на яблоко. Помада была того же цвета, каким пользовалась моя мать, но в те времена вся помада была кирпично-красного цвета.

— Биби, — продолжал Макс таким тоном, словно она находилась в соседней комнате, — работает в казначействе и подворовывает деньги из пожертвований.

— Не говори так, — буркнула Биби. — На самом деле мне еле-еле хватает на еду.

Я удержался от совершенно очевидного комментария.

— Я ее кормлю, — сказал Макс и погладил ямочку на локте Биби. — Я обнаружил этого брошенного ребенка в столовой с пустым подносом и пригласил ее домой отведать настоящей еды.

— Это ложь, Макси.

— Ладно, пусть так. Там стояла целая очередь мужчин, предлагавших Биби деньги. Когда дело дошло до меня, то я пригласил ее на обед.

— Вот теперь это правда, но мне не нравится, как ты ее рассказываешь. — Она толкнула его широким бедром. Потом повернулась ко мне. — Я хочу сделать из него честного человека. Как вы думаете, у меня есть шанс?

Я решил, что мне нравится Биби. В ней чувствовалась какая-то основательность. Я имею в виду не только ее физические данные. Я почувствовал, что она сможет управлять Максом, несмотря на то что называет его Макси. За ее строгостью угадывалась игривая доброта. Биби напомнила мне человека, которого я когда-то знал, но имя которого теперь забыл. Ассоциация не уходила, хотя я и не мог ничего вспомнить. Только после того, как они ушли, я вспомнил, как будто воспоминанию мешала полнота Биби.

Когда я был еще маленьким, у меня была одна страдавшая ожирением родственница — тетя Клара. Единственное, что я помню, — это как она щекотала меня, когда ложилась отдохнуть, сняв туфли. У нее были поразительно маленькие ножки для такого грузного тела, и они из-за этого постоянно болели; поэтому-то она часто принимала горизонтальное положение. От этого ее похожий на гору живот превращался в бескрайнее озеро, а обширный тройной подбородок распластывался по подушкам. Она ставила меня между своими огромными коленями и принималась щекотать своими коротенькими толстыми ручками, которые ползали по мне, как два пятифутовых розовых животных. Если я начинал визжать, она сжимала меня коленями. Спустя минуту она выдвигала ящик ночного столика и доставала оттуда сладости — одну для меня, другую для себя. Такой она и осталась для меня — сладкой леди. Я так и не познакомился с ней ближе, потому что она умерла от инфаркта, когда мне было всего три года.