Курт Воннегут-мл - Синяя Борода

Когда я выговорился наконец, она вздохнула и покачала головой.

– Самое последнее из всех мыслимых действий художника над холстом, и вы его произвели. Американцы – большие специалисты по написанию слова «конец».

– Надеюсь, что мы делаем вовсе не это.

– А я как раз надеюсь, что именно это вы и делаете, – сказала она. – Мужчины вели себя по отношению к женщинам, детям и всем прочим беззащитным созданиям в мире так , что теперь не только каждая картина, но и каждое музыкальное произведение и стихотворение, каждая статуя, пьеса и книга, ими создаваемая, обязана провозглашать единственно вот что: «Для этого прекрасного места мы слишком ужасны. Мы сдаемся. Все. Конец!».

* * *

Она сказала, что наша внезапная встреча для нее – нежданная удача, потому что, по ее мнению, я только что предоставил ей решение загадки, мучившей ее уже много лет и связанной с внутренней отделкой: стоит ли помещать в бестолковых нишах между колоннами в ротонде картины, и если да, то какого сорта?

– Я хочу оставить о себе память в этом здании, пока оно мне еще принадлежит, – объяснила она, – и ротонда – лучшее для этого место.

– Сначала я хотела нанять женщин и детей, чтобы они расписали стены картинами жизни в концлагерях, видами на бомбардировку Хиросимы и сценами посева противопехотных мин. Может, еще добавить парочку ведьм на костре и древнюю забаву – скармливание христиан хищникам. Но теперь мне кажется, что подобные вещи в каком-то смысле только распаляют мужчин, толкают их к еще большей жестокости, к новым разрушениям, как бы говорят им: «Ага! Мы сравнялись могуществом с богами! Ничто и никогда не может остановить нас от самых ужасающих действий, если нам хочется совершать эти самые ужасающие действия». Так что твоя идея, Рабо, гораздо лучше моей. Мужчины станут приходить в мою ротонду, и ничто на уровне их глаз не станет им потворствовать. Стены возопят к ним: «Конец! Конец!».

* * *

Так было положено начало второй по значимости коллекции картин американских абстрактных экспрессионистов – после моей собственной, которая в тот момент как раз превращала меня и мою жену в нищих, постоянно требуя оплаты места на складе. Никому эти картины не были нужны даже задаром!

А Мэрили выдала мне заказ сразу на десять из них, не глядя, по моему выбору, по тысяче долларов за штуку!

– Это что, серьезно? – спросил я.

– Контесса Портомаджоре всегда говорит серьезно, – ответила она. – Благородства и денег у меня теперь не меньше, чем у всех предыдущих обитателей этого дома, так что я приказываю, а ты подчиняешься.

Я и подчинился.

* * *

Она спросила, придумали ли мы уже имя для нашей шайки, и выяснила, что нет, не придумали. Общее название нам дали через какое-то время критики[82]. Она сказала, что нам нужно назвать себя «Бригада Бытия», поскольку мы возвращаемся к началу всего, когда еще не было создано такое понятие, как сюжет.

Мне эта идея очень понравилась, и по возвращении я попытался склонить к ней остальных. Но ничего не вышло.

* * *

Мы все говорили и говорили, пока за окном не стемнело. Наконец она сказала:

– А теперь тебе пора уходить.

– Почти то же самое ты сказала мне в день Святого Патрика четырнадцать лет назад.

– Надеюсь, на этот раз ты не забудешь обо мне так же скоро.

– Я никогда не забывал о тебе!

– Но ты забыл обо мне беспокоиться .

– Клянусь честью, контесса, – сказал я и встал, – никогда больше я этого не забуду.

И больше мы ни разу не виделись. Впрочем, мы обменивались письмами. Одно из ее писем я раскопал в своих архивах. На нем стоит дата 7 июня 1953 года, через три года после нашей встречи. Она упрекает нас, что мы так и не выполнили обещания изображать на картинах ничто – что она с легкостью различает на каждой из них хаос.

Я ответил ей телеграммой. У меня осталась копия:

ХАОСА БЫТЬ НЕ ДОЛЖНО ЗПТ ПРИЕДЕМ ЗАКРАСИМ ТЧК СГОРАЕМ СТЫДА ТЧК СВЯТОЙ ПАТРИК

* * *

Сводка событий из настоящего: Пол Шлезингер добровольно сдался в психиатрическое отделение армейского госпиталя в Риверхэд. Я тут ничего не мог поделать с его телом, которое продолжало выбрасывать в его кровь вредные химические соединения, и он постепенно становился угрозой и для себя самого. Мадам Берман вздохнула спокойнее, как только он смылся.

Пусть уж за ним приглядывает Сэм, его дядюшка.

31

Мне в жизни кое-чего приходится стыдиться, но больше всего мое бедное сердце разрывает моя полная несостоятельность в качестве мужа доброй и храброй Дороти, и вытекающее из этого отчуждение плоти и крови моей, Анри и Терри, от их отца, то есть меня самого.