Курт Воннегут-мл - Синяя Борода

Служанка пришла к Мэрили с более прозаическими новостями – что какой-то работяга хочет поговорить с ней о возможных протечках газа в спальне в связи с износом труб в стенах. Он был одет в комбинезон и держал в руках ящик с инструментами. Он выстукивал стены, принюхивался и бормотал себе под нос по-итальянски. Затем, убедившись, что они остались вдвоем и так и не повернувшись к ней лицом, он негромко заговорил на чистейшем английском с чикагским акцентом.

Он сказал ей, что представляет Военный Отдел – так называлось тогда Министерство Обороны. Отдельной организации, занимающейся шпионажем, у нас еще не было. Он сказал, что понятия не имеет о ее взглядах на демократию и фашизм, но что по долгу службы он обращается к ней с просьбой остаться, на благо своей родины, в Италии и продолжать использовать свое обаяние в правительственных кругах, близких к Муссолини.

По ее собственному признанию, Мэрили в тот момент впервые в жизни задумалась о фашизме и демократии. Демократия казалась привлекательнее.

– И зачем же это мне оставаться здесь и делать все это? – спросила она.

– Рано или поздно вы можете случайно услышать что-нибудь чрезвычайно для нас интересное, – ответил он. – Рано или поздно, хотя возможно, что и никогда, вашей стране может от вас что-то понадобиться.

Она сказала, что у нее родилось чувство, будто весь мир неожиданно сошел с ума.

На это он заметил, что ничего неожиданного тут не видит, и что миру давно уже место или в сумасшедшем доме, или в тюрьме.

Тогда в качестве примера неожиданного помешательства окружающего мира она рассказала ему о приказе Муссолини, согласно которому его министр культуры обязан был на ней жениться.

По словам Мэрили, вот какой ответ она получила:

– Если в вас сохранилась хотя бы одна молекула любви к Америке, вы примете это предложение.[81]

Вот так и вышло, что дочь шахтера стала контессой Портомаджоре.

30

Мэрили так и не узнала почти до самого конца войны, что ее муж был агентом британской разведки. Она тоже считала его безвольным шутом, и прощала ему это – ведь он обеспечил ей такую беззаботную жизнь и так хорошо к ней относился.

– Его слова, обращенные ко мне, были неизменно остроумными, добрыми, заботливыми. Ему нравилось быть со мной. Мы обожали танцевать вместе – просто танцевать и танцевать, – сказала она.

Вот вам и еще одна женщина в моей жизни, помешавшаяся на танцах, согласная танцевать с кем угодно, лишь бы партнер в этом понимал.

– С Дэном Грегори ты никогда не танцевала.

– Он не хотел. И ты тоже не хотел.

– Я не мог. Никогда не умел этого делать.

– Достаточно захотеть, и сумеешь, – сказала она.

* * *

Когда она узнала, что ее муж был британским шпионом, ее это никак не тронуло.

– У него висели разные мундиры, каждый для своего случая, но мне было все равно, какой в них во всех был смысл. Все они были покрыты какими-то значками, значение которых меня совершенно не интересовало. Я никогда не спрашивала: «Бруно, а за что ты получил эту медаль? Зачем тут на рукаве вышит орел? Что это за кресты на воротнике?». И его признание, что он шпионит в пользу англичан – это были тоже всего лишь милитаристические побрякушки. Ни ко мне, ни к нему это не имело никакого отношения.

Она сказала, что, получив известие о его расстреле, она ожидала обнаружить в себе какую-то зияющую пустоту, но пустоты не было. Тут-то она и поняла, что на самом деле ее неизменным спутником и другом был не он, а все итальянцы сразу.

– Они с такой любовью относились ко мне, где бы я с ними ни встречалась, и я любила их в ответ, Рабо, и мне было совершенно наплевать, какие на них навешены побрякушки!

– Здесь мой дом, Рабо, – сказала она. – И если бы не помешательство Дэна Грегори, я никогда бы здесь не оказалась. В голове армянина из Москвы не хватало винтика, и благодаря этому я нашла свой дом, свой дом, Рабо.

* * *

– А теперь ты расскажи мне, чем были заняты твои годы, – сказала она.

– Знаешь, я почему-то кажусь себе умопомрачительно неинтересным.

– Ну, полно, полно. Ты ведь успел потерять глаз, жениться, дважды воспроизвести себя, и к тому же снова заняться живописью. Жизнь просто ломится от событий!

Я отметил про себя, что некоторые события моей жизни – впрочем, с того восхитительного дня Святого Патрика их было очень немного – действительно наполняют меня радостью и гордостью.

Моим приятелям в таверне «Под кедром» были известны несколько моих солдатских баек. Я пересказал их и ей тоже.