Сергей Есин - Мемуары сорокалетнего

У нас уже с Констанцией Михайловной был в жизни критический момент. Так же все наше дело трещало. Так же пришел на наше предприятие, которое тогда выпускало музыкальные сувениры, долдон и чинуша и так же стал наводить порядок. «Мы, конечно, — говорил этот долдон, — творим, мы творцы, но давайте творить по рабоче-крестьянским правилам, потому что мы не надомники, а работаем на производстве». Ведь мы тогда совсем с Констанцией Михайловной были молодые, неопытные, а встретились где-то в коридоре, переглянулись и вечером как-то вместе сели рядышком и сочинили. Почерк у меня гладкий, хорошо читаемый. Шариковые ручки тогда вроде еще в моду не вошли, но синему цвету на бумаге я не изменил. Хорошее накатали письмишко в инстанцию, а вместо подписи слезную мольбу: дескать, не подписываем, потому что боимся репрессий ретивого начальника. Отослали, оформили, марку наклеили, а уже через месячишко ретивого начальника как сдуло. Есть еще традиции, есть еще порох в пороховнице, есть еще синие чернила. Резов крылатый конь Пегас. И даже перышко из его крыльев выдергивать не надо, потому что в каждом табачном ларьке, в любом киоске «Союзпечати» продается волшебная палочка стоимостью в тридцать пять копеек за штуку.

Как ни удивительно, но все заушные разговоры не сработали, партийно-перевыборное собрание прошло гладко. Выступили коммунисты, отметили возросшую дисциплину производства! Очень глухо и, я бы сказал, доброжелательно прозвучала критика в адрес директора: дескать, очень по-волевому, очень круто закручивает гайки, надо бы, говорила одна дама из отдела Констанции Михайловны, уточнить репертуарную политику. То есть практически то, чем были недовольны многие в коллективе, наружу не вышло: невозможность работать «с колес», жесткая финансовая политика директора, не желающего из госкармана подкармливать халтурщиков из инструментальных ансамблей и средних певичек (на рынке, дескать, все разойдется), стремление премию превратить в премию, а не в прибавку к зарплате, ведь все это было так логично, что против этого в открытую выступать было невозможно. Все проходило гладко. Я получил лишь один голос против при выборах — для всех я был человек слабый, робкий, подверженный влияниям, на мозоль кому-то, как полагали, я не наступлю. Однако директор получил десять против. Это значит, подумал я, на нашем острове, который время когда-то обходило стороной, стремясь вперед, началась война. Наш тихий «заповедник» зашевелился, охраняя себя от нашествия свежего ветра. Время нас достало. И слава богу. Но «заповедник» так просто не сдает своих позиций. Я понял, теперь атаки пойдут на директора. Он был слишком открыт, слишком доверчив, бесхитростен. В первую очередь, подумал я тогда, мне надо начинать работу с директором.

Каждый день разговаривая с людьми, я заметил, как мало люди осведомлены о своем предприятии, о делах, которые происходят за закрытой дверью директорского кабинета. Это оказывается на руку таким людям, как балаболка Констанция Михайловна и ее верный подпевала, инженер из отдела сбыта Прохор Данилович Шуйский.

Кого-нибудь у директора наказывают за нерадивость, человека вызывают, долго разговаривают с ним, а в коридорах это переиначивают: директор предприятия старых всех хочет уволить и на их место посадить своих людей.

На фабрике, особенно в творческих, студийных цехах народ собрался, в основном, пожилой, и вот разнесся слух, что директор, дескать, всех людей пенсионного возраста собирается обязательно отправить на «заслуженный отдых».

Пенсионный возраст недаром определен государством. Есть черта, за которой человек действительно начинает работать хуже, но каждый раз оформление на пенсию приобретает трагические нюансы. Несколько раз я присутствовал при беседах директора с будущими пенсионерами и убедился, что есть у него своя логика в том, кого он собирается отправить на пенсию. Основной аргумент был здесь один: недоработка, экономия собственных сил за счет производства. Может быть, все люди, перешедшие определенный рубеж, так относятся к делу? У директора на этот счет была определенная концепция: отношение к работе в любом возрасте определяется мерой совести. На всю жизнь оно еще определяется привычкой к труду, прибитой с детства. Но вот что интересно. «Это, Игорь Константинович, — сказал директор, — мое личное наблюдение: люди, всю жизнь плотно работавшие, так же работают и в старости. И, кстати, их никто никогда не стремится отправить на пенсию. Возьмите, к примеру, Александру Денисовну. Ведь сменился за последнее время не один директор и, наверное, каждый поначалу думал: зачем на фабрике старуха с кудельками, со своими томными разговорами, заварными чайниками в закутках? Зачем? Многим она, наверное, была не только непривычна, но и антипатична. Но ведь никто не посягал, несмотря на ее преклонный возраст, отправить старушку на пенсию. Все знали или узнавали со временем, какой она работник. Но ведь у всех директоров, наверное, были «свои» люди, которых можно было посадить на эту «легкую» работу? Были жены приятелей с музыкальным образованием. Соученицы по консерватории. Жены «нужных» людей. Но ведь никто так и не заменил Александру Денисовну. Директора блюли свое спокойствие и выгоду. И я блюду. А вот от людей неспособных, слишком возлюбивших себя и свое благополучие, надо безжалостно освобождаться».