Сергей Есин - Мемуары сорокалетнего

— Ну что, Степан, плохо?

А он ей ответил:

— Плохо. Нам с тобой надо поговорить.

— О нас с тобой? — Она испугалась. Он ее сразу прижал.

— Да, о нас с тобою. У меня другая женщина.

— Молодая?

Он опять прижал.

— Молодая. И у нее от меня сын.

И здесь Маргарита выдержала. Повела себя как королева.

— Это меняет дело. Ты хочешь уйти к ней?

— Я хочу уйти к ней и моему сыну.

— Я же сказала: это меняет дело.

Но на большее силенок у нее не хватило, повернулась, пошла в кабинет, скрипнула тахта, значит, легла и, как всегда, отвернулась к стенке.

— Я квартиру оставляю тебе, — почему-то внезапно, против принятого раньше решения, крикнул он ей вдогонку. А про себя подумал: «Ладно, ладно, я себе наживу».

— Зачем? — холодно, четко, лекционным голосом ответила из кабинета Маргарита. — Квартиру мы разменяем, я тебе напишу доверенность.

И он, Степан, тогда подумал: «Ну что ж, самое трудное уже позади, теперь главное — быстро-быстро собраться, а слезы, рыдания будут потом, уже без него, проспится, отрыдается, бабы — народ отходчивый. Она не пропадет, — успокаивал он себя, — квартира у нее есть, машина, специальность, обстановка, может, еще найдет какого-нибудь отставного подполковника. Быстро, Степан, быстро!»

Но пока он метался по квартире, заталкивал рубашки, костюмы и ботинки в чемоданы, вдруг жуткая мысль пришла ему в голову. Он вспомнил, как в Сочи, после пляжа, пришли они в гостиницу, пообедали, ополоснулись под душем, и, лежа рядом, Маргарита сказала: «Я ведь знаю, Степан, что ты рано или поздно уйдешь от меня. Но я уже все решила. Ты помнишь, по Киевскому шоссе есть перед Красной Пахрой крутой спуск. И если чуть довернуть руль, то через бордюрный камень машина перевалит и упадет в реку. Я чувствую, Степан, что погибну в автокатастрофе. Иногда, Степа, страшновато мне с тобою. Очень уж вы, лимитчики, железные и пробивные. Очень уж много у вас энергии и жадности к жизни». Но и вспомнив этот разговор, Степан себя успокоил: «Она этого не сделает, она стала постарше, помудрее. Надо только ключи от ее машины с подзеркальника переложить куда-нибудь в вазочку». И чуть позже, уже собравшись, заглянул в кабинет. Как он и предполагал, Маргарита Артемьевна лежала на тахте лицом к стене. Плечи у нее дрожали. Услышав шаги Степана, не поворачиваясь, подняла руку, вяло помахала ему и, сдерживая слезы, сказала:

— Ступай, если решил. О главном договорились, об остальном — потом. Обо мне не волнуйся. Время — под горку. Анны Карениной из меня не получится. Справлюсь. Буду доживать с книжками. Когда тебя, как старую, ненужную тряпку, выкинут, возвращайся. У тебя сейчас просто трудный возраст. Но я-то знаю, — она повернула к нему заплаканное лицо, — последний в жизни стакан воды я тебе подам. Валяй, Степан, давай рви, как говорят мои студенты, в другую, новую жизнь. Ты сейчас, как мальчишка, хочешь новую игрушку, ну так беги, беги скорее, но только когда-нибудь, если тебе будет плохо, вспомни эти мои слова.

Слова ее укусили Степана крепко. Втесались в память. Намертво. Так и жить ему с этой маленькой тревогой, перемалывать ее, как от мозоли страдать. Да и живет человек в сплошной коросте своих больших и маленьких страданий. Все время что-то жмет, давит. И тут Степан со всей очевидностью внезапно понял, отчего пять минут назад проснулся. Потому что в ночной тишине вдруг резко и отчетливо снова, как и пять минут назад, услышал четкий и тихий, как морзянка, стук в низкое окно. Светлана сквозь сон, видимо, тоже услышала этот стук. Тело ее мгновенно напряглось, и мгновенно, выбросив, чтобы опереться Степану на грудь, руку, Светлана, как гимнаст через коня во время опорного прыжка, соскользнула на пол — в полутьме, словно лезвие, мелькнуло ее тело — и, босая, раздетая, подбежала к окну. Степан видел, как она снизу приподняла занавеску и, прижавшись к стеклу, сделала какой-то знак.

— Кто это? — тоже вскакивая с постели, спросил Степан, больше всего на свете боясь в этот момент какого-то страшного известия о Маргарите. Повернувшись спиною к окну и глядя почти прямо в лицо Степану, Светлана ответила:

— Это пьяный шофер дом перепутал. — Она говорила с нарочитой правдивостью, позевывая. — Наверное, картошку ворованную привез или за самогоном: соседка-бабка варит из сахара, вот шофер дома и спутал.

Но Степан из-за плеча Светланы уже разглядел: через двор по тропинке в сугробах перебежал базовский шофер с «Москвича», Алеша. Степан узнал его курточку, и когда Алеша, открывая калитку, обернулся к окнам, блеснула, как сабля, белозубая злая улыбка.