Алексей Оутерицкий - Немцы в городе

И, словно всего этого было мало, существовал еще такой дополнительный, ставящий всех в тупик факт, что поиски должной по законам физики где-то упасть ракеты закончились безрезультатно. Не было найдено не только самой ракеты, но даже ее фрагментов. Также в воздушном пространстве в пределах допустимой дальности ее полета не было зафиксировано и взрывов в воздухе. Получалось, ракета просто улетела в никуда или аннигилировала на стартовой площадке.

Однако, как бы там ни было, я, кажется, начал понимать, что подразумевал мой друг, заявив когда-то, что никто не может знать точного срока своего выхода на дембель…

Полгода после случившегося я ходил потерянным, даже во сне, казалось, продолжая думать о произошедшем. Естественно, старт ракеты и исчезновение Петрова были как-то связаны с происшествием в дизельной, но как? И так же естественно, мы с прапорщиком Величко никому об увиденном не рассказали, мы же не были сумасшедшими. Мы даже не разговаривали с ним на эту тему ни разу, а встретившись на позициях, старались скорее разойтись, не встречаясь при этом глазами.

Меня не радовало даже то обстоятельство, что я стал дедом советской армии и выше этого звания в армии не было уже ничего, за исключением должности министра обороны, занимаемой маршалом Советского Союза Дмитрием Устиновым – до того случившееся выбило меня из колеи. Я потерял аппетит, плохо спал и часто, проснувшись ночью, выходил из казармы и курил на крыльце в трусах и тапочках, глядя в звездное небо.

А в одну из теплых ночей, когда светила яркая луна, я разбудил рядового Донского, велел ему одеться и следовать за мной.

– Куда, товарищ дедушка… – жалобно бормотал он, заподозрив, что я собираюсь отдать его на какую-нибудь изощренную расправу старослужащих, но когда я просто привел его к пруду, испугался еще больше. Наверное, подумал, что я сошел с ума после потери друга и решил утопить Донского как виновника его смерти. – Я же тут ни при чем, правда! Ну честное слово, ни при чем! Я не знаю, куда пропал Петров, я же в то время вообще в санчасти с воспалением легких лежал!

Я молча разделся и около минуты стоял неподвижно, вглядываясь в спокойную гладь пруда и чувствуя исходящий от Донского страх.

– Стой здесь, – сказал я и, повернувшись, увидел его глаза. Ясное дело, он смотрел на меня как на спятившего. – Если уйдешь, пожалеешь… – предупредил я и, отбросив сомнения, с небольшого разбега запрыгнул в пруд.

Ничего сверхъестественного не произошло. Меня не обожгли какие-то ядовитые вещества, я не захлебнулся в какой-то вязкой губительной жидкости – обычная вода, только очень холодная, поэтому я и выскочил через полминуты на берег, где стоял, не смея уйти, изрядно продрогший Донской.

Я быстро натягивал хэбэ, жалея, что не захватил полотенце, и думал, какого хрена я полез в эту дурацкую воду, если это ничего мне не дало. У меня не прорезались жабры, я не стал светиться в темноте, у меня не сделалась прозрачная кожа – не произошло вообще ничего.

Я уже хотел возвращаться в казарму или, по крайней мере, отпустить Донского и пойти в курилку, когда внезапно ощутил, что что-то во мне изменилось. Я почувствовал Зов. Это был зов ракеты В-750В (11Д), с увеличенной высотностью, стоящей на третьей пусковой взамен своей когда-то убывшей в неизвестном направлении сестры.

«Приди ко мне, Малютин… – как сладкоголосая сирена нашептывала она, – ведь мы с тобой теперь одной крови, ты и я… ведь в тебе сейчас течет мое топливо, пролитое когда-то в пруд… оно пробралось сквозь твои поры и сейчас циркулирует по твоим венам… и это хорошо, Малютин, ведь ты воин, защитник Отечества, дед Советской Армии, и ты должен взять на себя ответственность, решиться на Поступок, чтобы советские люди могли спокойно работать и спать, и чтобы в нашей мирной стране ходили поезда и плавали корабли… и чтобы хлеборобы растили хлеб, а сталевары давали нужный стране металл… ты знаешь, что делать, Малютин, теперь ты знаешь, что тебе делать… прояви мужество, если ты мужчина и настоящий воин…»

– Пошли… – глухо сказал я и повел не смеющего ослушаться Донского к капонирам, к его дизельной кабине.

– У меня нет ключа! – взмолился салабон, когда я велел ему открыть кабину, но я только усмехнулся, стараясь, чтобы эта ухмылка выглядела как можно более зловещей.

– Донской, ты, наверное, забыл, что разговариваешь с дедушкой Советской Армии, – спокойно сказал я. – Когда ты вовсю жрал домашние пирожки, солдат Малютин уже тащил службу, не спал ночами, сидя в своей кабине и выискивая воздушные цели, чтобы ты мог спокойно жрать, спать и срать… и рядовой Малютин делал это, потому что его призвала Родина. Он ходил в караул и стоял с автоматом, охраняя ангар с ракетами, которые… Короче, – свернув прочувствованную речь, сказал я, – быстро достал из кармана ключ, который закреплен к твоему брючному поясу цепочкой, открыл кабину и запустил дизель, как вы делаете на дежурстве, когда приходите прогревать свой агрегат. Ответственность я беру на себя… – И, подумав, добавил: – Или ты просто получишь сейчас пизды.