Алексей Оутерицкий - Немцы в городе

– Малютин, привет! Сгущенку нашу, надеюсь, не сожрал?

Затем он заметил за моей спиной бледного Величко, погасил улыбку и встревоженно сказал:

– Товарищ прапорщик, что-то случилось?

Тот молча сдвинул меня в сторону, первым вошел в тамбур и хрипло спросил:

– Почему подшиваешься в кабине?

– Так ведь, товарищ прапорщик… – Петров вскочил и я смог внимательно рассмотреть его, стоящего на ярком свету в потрепанной майке и держащего в руках китель подшиваемой хэбэшки.

Петров как Петров, все как обычно. Ничего не говорило о том, что он только что корчился, пронзаемый голубыми молниями, и кричал голосом, от которого мои стриженые ежиком волосы шевелились на голове.

– Товарищ прапорщик, так ведь салабон-то наш в санчасти… Ну, Донской. Мне даже подшиться некогда, а тут еще боевая готовность эта…

– В дизельной кто-нибудь есть?

– В дизельной? – неуверенно переспросил Петров и посмотрел на прапорщика как на сумасшедшего. – А кто может быть в нашей дизельной?

Прапорщик молча отодвинул его в сторону, как перед этим сдвигал меня, причем дотронулся до своего подчиненного с опаской, словно ожидал удара электричества, и, поколебавшись, распахнул вторую дверь.

Я тоже перешагнул порог, оказался в тамбуре и вытянул шею. Дизельная была пуста, за исключением, разумеется, самого мерно гудящего дизеля. Величко согнулся, внимательно осматривая разъемы силовых кабелей, которые, как и положено, были подключены к «мамам», затем выпрямился и некоторое время стоял молча, глядя в одну точку.

– Куда прешься… – наконец сказал он, легонько толкнув меня в грудь, и я отступил в тамбур. – Слышал, что твой дружок говорит… – в голосе Величко проскользнули нотки сарказма и я понял, что прапорщик приходит в себя, – зашивается он, видите ли, без молодого… Не помнит уже, как сам полгода назад молодым был…

– Товарищ прапорщик, – решил напомнить я о своем существовании, когда он опять задумался, глядя мимо нас, в какую-то точку. Петров так и стоял с недоуменным видом, с хэбэшкой в руках, не понимая, что происходит.

– Да, – наконец сказал Величко, – выдай-ка своему другану ветоши. В разумных пределах, конечно, – предупредил он, когда Петров полез в какой-то шкафчик, и вышел, с силой хлопнув дверью.

– Петруччо, давай быстрее, – сказал я, вспомнив об ожидающем меня Беликове. – Давай, давай, шевелись, а то мне влетит. У меня-то молодого, как у некоторых, нет, я там вообще один зашиваюсь.

– Несчастный, – иронически сказал Петров, разгибаясь и подавая мне бесформенную охапку тряпья. – Ладно, катись, вечером побазарим…

И я покинул кабину, так и не решившись признаться, что прикончил общую сгущенку.

А когда карабкался по лестнице на горку, понял, почему недавно виденная картина с Петровым показалась мне знакомой. В фантастическом фильме «Москва – Кассиопея» так подзаряжались роботы.

А ночью случилось то, после чего мне не перед кем стало оправдываться по поводу пропавшей сгущенки. Исчез и сам Петров…

Часа в три ночи на позициях раздался такой грохот, что покачнулись двухъярусные койки и, казалось, вот-вот обрушится казарма. А через секунду за окнами что-то вспыхнуло так ярко, что стало светло как днем, и в спальное помещение вбежал дневальный Ширимбеков. Его обычно узкие глаза сейчас были круглыми, выпученными, и создавалось впечатление, что они вот-вот выскочат из глазниц.

– Ти-ри-вога! – заполошно кричал он, мечась от койки к койке, а за окнами ревело и гремело так, что казарма тряслась, как чрезмерно жидкий студень. – Вставайте! Тиривога!

За ним вбежал дежурный по роте, сержант Коровин.

– Готовность номер один полному расчету! – перекрикивая этот непонятный рев, заорал он, и после этого все закрутилось как во взбесившемся калейдоскопе…

Оказалось, с третьей стартовой площадки самопроизвольно стартовала ракета. Офицеры бегали по позициям, материли подворачивающихся под руку бойцов, что-то кричали, отдавали какие-то команды носившимся туда-сюда солдатам, а среди всего этого буйства стоял бледный, что было видно даже в темноте, командир. Кажется, он уже осознавал, что скоро пойдет под трибунал и это его последняя ночь в четвертом зенитно-ракетном дивизионе N-ского полка.

В подразделение одна за другой повалили комиссии проверяющих. Из полка, из округа, из Министерства обороны, еще черт-те откуда, и никто не мог понять, каким образом могла самопроизвольно стартовать стоящая на боевом дежурстве ракета. И куда в эту же ночь исчез один из рядовых срочной службы. Разумеется, это был мой друг Петров, от которого на обгоревшей стартовой площадке обнаружили только удивительным образом уцелевшую среди огня, аккуратно сложенную форму. Петров был объявлен дезертиром, и, по слухам, на него хотели повесить диверсию, хотя, конечно, это действительно были лишь слухи, ибо не только заставить стартовать ракету, но даже толком взорвать ее не смог бы никто, кроме офицера на пульте в кабине «У», ведь в том числе и для этого любая ракета была начинена сложнейшей электроникой от головной части до самого хвостового оперения.