Александра Созонова - ...Либо с мечтой о смерти

— Я слыхал об этом, — откликнулся он, продолжая играть. Голос был ленивый, высокого тембра. — Японцы большие умельцы по части смерти. Но они тренируются с детства. На собаках.

— А ты тренируйся на себе, — выдал я очередную глупость.

Он усмехнулся.

— Зачем? Самоубийство — страшный грех. На мне и так хватает грехов: я порешил двоих. К чему добавлять еще?

— Но ведь Мара сказала тебе, какую уготовила кару. Уничтожение души. Полное небытие. Чтобы не допустить такого, самоубийство оправдано.

— Бред. Бабьи выдумки, — бросил он презрительно.

— Мара отнюдь не баба, хоть и пребывает в женском теле. У нее гениальные мозги, если ты еще не понял. Послушай, — я хотел обратиться к нему по имени для большей задушевности, но сообразил, что Мара не представила нас друг другу. — Она обязательно придумает, как решить эту проблему. Она добивается всего, что задумала. Тем более что над этим бьется целая исследовательская группа, а информация собирается по всей сети.

Испанец вновь посмотрел на меня. На этот раз с раздражением.

— Она дура. Полная. Мне ли не знать: я ее трахал. Бывают не очень умные женщины, и даже часто, но подобной еще не встречал. Вот, — он постучал костяшками пальцев по своей макушке. — Она не понимает ничего ни в чем: ни в мужчинах, ни в спорте, ни в технике, ни даже в том, как приготовить омлет с паприкой.

Я вздохнул.

— Трудно с тобой, братец. Но все-таки поверь мне: ее угроза вполне реальна. Зачем мне лгать тебе? Ты мне не враг, не соперник. Никто.

— Я всем никто. Но ты несешь бред, приятель. Чушь собачью. Не уговаривай меня, чувак, откусывать язык, грызть вены, отрывать член или как-то еще калечить своё тело. Я умру естественным путем, от старости или от болезни. И чем дольше просижу взаперти в этой вонючей норе, тем больше грехов спишется с моей бессмертной души. Так что линять отсюда тоже не уговаривай.

— Линять я не уговариваю. С острова Гиперборея скрыться невозможно.

— Тогда заткнись. Или нет, расскажи парочку свеженьких анекдотов. Давно не смеялся.

— Знаешь, как-то не до анекдотов. Жизнь здесь не располагает к…

— Тогда засунь язык в задницу, — прервал он меня.

Послышался звук ключа в замке. Неужели двадцать минут миновали? Вот радость-то.

— Ах, вы мои лапушки, — протянула Мара с елейной улыбкой. — Один о душе думает, еще немного — и будет новый святенький, можно канонизировать. Другой предлагает унести ноги от заслуженной кары. Я полностью разочарована в вас, Норди. Ожидала чего угодно: глупости, мягкосердечия, розовых слюней. Но не предательства, столь явного и одиозного.

— Вы подслушивали? Что я за болван: сразу не догадался!

Она кивнула на круглое вентиляционное отверстие на потолке.

— А разве вправе я чего-то не знать о моем маленьком сладком мальчике? — она наклонилась к узнику — поцеловать или погладить, но, видно, почувствовав запах, отстранилась. — Пожалуй, нам пора, Норди. — Я ощутил цепкие пальцы на своем локте. — Свидание окончено!

Мара повозилась с замком, закрывая узилище. Я двинулся прочь, не дожидаясь ее. Она догнала торопливыми шагами.

— Какой же вы наивный, право слово! Неужели и впрямь думали, что я оставлю вас наедине, без присмотра?

Вопрос остался без ответа.

— Ну и как он вам, мой малыш?

— Никак, — нехотя бросил я. — Обыкновенный парень, слегка отупевший от безделья. Впрочем, кое-что он говорил дельно: скажем, о своих грехах, которые искупит долгое сидение взаперти. О вашей затее, которую назвал бредом. Ах, я и забыл: вы же сами слышали.

— Мальчик не знает меня с этой стороны. В силу собственной неразвитости не догадывается о возможностях моих мозговых клеток. Слегка отупел, говорите вы? Он и был таковым. Полное ничтожество, бревно, гнилое дерево! Но как забавно он рассуждал о моей глупости: проекция чистой воды. Он, видите ли, знает меня, потому что трахал. Тогда самые большие мудрецы и душеведы — шлюхи.

— Среди проституток встречаются неплохие психологи. А как, кстати, его имя?

— А вам зачем? Его имя Гаденыш. Зовите так, не ошибетесь!

Она продолжала пылко честить своего ненавидимого-любимого, наделяя самыми уничижительными эпитетами. Но я не вслушивался: стало скучно. У развилки дорожек остановился.

— Мне сюда, Мара. Вы хотели услышать мое мнение. Если вкратце, то…

— Оставьте его при себе! — презрительно бросила она, продолжая идти.

— То есть как? Но зачем тогда вы тащили меня в эту вонючую яму, заперли на двадцать минут с крайне несимпатичным субъектом… Ради чего это всё?!