Елена Трегубова - Распечатки прослушек интимных переговоров и перлюстрации личной переписки. Том 2

(Милый, надеюсь, ты понял, что Славика, применительно ко мне, в качестве соперника, ты можешь не опасаться. Но я, видишь ли, радуюсь искренне раскаявшемуся гею, живущему почти как монах, гораздо больше, чем нераскаянному натуралу). Идем с ним по Грин-парку — Славик уже чуть отошел от шока, и говорит мне:

— Как жаль, что я опять все деньги просадить где-то умудрился! Вот даже теперь вспомнить не могу, на что! Я так хотел бы тебя в ресторан какой-нибудь сейчас пригласить — а не на что!

Я говорю:

— У меня тоже вот буквально ни фунта — а гонорары только на следующей неделе придут. Да ладно! — говорю, — не расстраивайся, ерунда: сейчас что-нибудь придумаем — обещано же, что если материальных вещей не искать, а искать только Неба, то всё необходимое приложится.

Он смеется:

— И правда! — говорит. — Наверняка так и будет.

Короче, идем мы с ним — рассуждаем об этом («Шли полем, перетирая»). Я, разумеется, как всегда, под ноги не смотрю, и тут Славик на травку-то молодую, малахитовую, как взглянет — и как вскрикнет:

— Что это?!

Наклоняется — и поднимает две купюры по двадцать фунтов.

Ну и зашли с ним в веганское кафе, помянули Линду Маккартни веганскими сардельками ее имени.

Славик говорит:

— Я должен немедленно об этом чуде отпоститься в фэйсбуке!

Маньяк сетевой. А мы уже рядом с Риджент стрит.

Он говорит:

— Где здесь ближайшее интернет-кафе?

Короче — заваливается в ненавистный как раз Apple palace, говорит: «Наплевать! Сейчас, — говорит, — здание крестным знамением обезвредим!» — и бежит, в своих этих смешных убогеньких дизайнерских кроссовках, на второй этаж к гигантским компам. А там шум, гам, ужасно — и какие-то еще особые компьютерные тепловые волны — и пока Славик постился в своем фэйсбуке, — рядом с ним какой-то глухонемой японец, безумец, включил в компе с громадным экраном на полную громкость Stabat Mater Перголези — а сам с отсутствующим лицом изучал ноты.

А я, когда от Славика шла домой, еще шестьдесят фунтов на Баркли-скуэ, на газоне, совершенно случайно нашла.

Хотя… Нет, я сейчас сообразила, что вряд ли именно Славик тебя так встревожил — мы с ним все-таки все время были на людях, ко мне домой он не заходил, и в отель я к нему забегала разве что только на пять минут — так что твои соглядатаи вряд ли чего-то подозрительного могли тебе про него наплести.

Скорей уж Натан, да, пожалуй, Натан из Иерусалима, ночевавший у меня, со среды на четверг, и явился причиной этого фейерверка твоих звонков и эсэмэсов. Нет, конечно, конечно, если тебе доставили какие-то фотографии Натана — с его длинными прекрасными лохматыми черными космами, с его конским буквально хвостом на голове — то, учитывая твое, вечно неправильно-косо-отраженное представление о моих представлениях…

Короче: Натан (просто вот для твоего сведения, любимый) ездил на какой-то музыкальный сэйшэн — в какой-то, забыла как начинается, трам-пам…честер — с палаткой, со всеми прибамбасами, как положено. И у меня был вот буквально проездом! Только на ночь! Хотя, как я понимаю, как раз ночь-то эта-та тебя и взбесила. Короче… Я не знаю, как бы тебе так подоходчивее описать атмосферу этой нашей с ним ночи: заваливается ко мне Натан, прямо из аэропорта, с гигантским, альпинистским высоким рюкзаком — и в характерных кроссовках-говностопах. Скинул всю эту амуницию у меня в центре гостиной, на блестящем паркете, возле сундука, под монастырски-чердачными сводами — и, скользя на носках, подъезжает к письменному моему столу (более дурацкого стола не придумаешь — круглый и прозрачный — то есть как раз та единственная в мире плоскость, на которой моя любимая компьютерная мышь, с оптическим прицелом, отказывается стрелять), и давай с органичной непосредственностью книжки ворошить, разглядывать.

— Что это, — говорит, — у тебя?! Кошмар какой! «The Origin of Species» дарвиновская?! Нашла что читать! Да еще и антикварное! 1859-го! Нашла, на что деньги тратить! Шекспира бы лучше купила!

Я говорю:

— Ну что ты! — говорю. — Это же увлекательнейшее чтение! Я, — говорю, — давно так не хохотала! Хочешь, — говорю, — в секунду докажу тебе, что Дарвин был не чужд анаши, если, конечно, не ЛСД?! Вот, — говорю, — я сейчас Дарвина тебе процитирую!

Ну, и зачитываю Натану:

«In North America the black bear was seen by Hearne swimming for hours with widely open mouth, thus catching, like a whale, insects in the water. Even in so extreme a case as this, if the supply of insects were constant, and if better adapted competitors did not already exist in the country, I can see no difficulty in a race of bears being rendered, by natural selection, more and more aquatic in their structure and habits, with larger and larger mouths, till a creature was produced as monstrous as a whale.»