Гийом Мюссо - Сентрал-парк

— Отпечатки на шприце были, стало быть, ваши. Не так ли? А Вог мертв?

— Да. Раз ваш отец сказал, что Вог лежит глубоко в земле, нет никаких оснований подвергать сомнению его слова. Разумеется, я сохраню в тайне сделанное вами признание. В общем, я не сторонник самосуда, но в данном случае кто стал бы его упрекать?

— А Сеймур?

— Крейг позвонил ему и попросил сотрудничать с нами. Потом я сам звонил ему, просил передавать вам сведения, которые могли направить вас в сторону клиники.

— Когда же вы могли это сделать? Мы же все время были вместе.

Он посмотрел на меня и, поджав губы, покачал головой:

— Разве все время, Алиса? В китайском квартале я дождался, пока вы выйдете, и попросил у тамошнего служащего разрешения позвонить. Потом у парка Хэллз-Китчен вы сидели в машине, а я будто бы звонил своему другу Кенни из телефона-автомата. — Кейн принялся отворачивать гаечным ключом гайки, не прерывая рассказа. — На вокзале, когда я покупал билеты, одна милейшая старушка дала мне позвонить со своего мобильника. В Астории, пока вы принимали ванну, у меня было полно времени, чтобы звонить из кальян-бара. И, наконец, когда мы ехали с вами на машине, я оставил вас с Барби минут на десять под предлогом покупки сигарет.

— И всякий раз выходили на связь с Сеймуром?

— Во всяком случае, именно он помог мне быть более или менее достоверным в роли спецагента ФБР. Не могу не признать, что он оказал мне просто неоценимую помощь. Идея с трупом, найденным на заброшенном сахарном заводике, куда, разумеется, он и не думал ездить, целиком и полностью принадлежит ему.

— Какая гадость!

— Он очень вас любит, должен вам сказать. Немногие на этом свете могут похвастаться столь преданным другом.

Кейн поставил домкрат и стал крутить ручку, приподнимая машину. Увидев, что он скривился от боли, я вспомнила, что вчера вечером всадила в него нож и, вероятно, здорово поранила. Но растекаться от жалости у меня и в мыслях не было.

— А мой отец?

— Вот из-за него пришлось поволноваться. Я совершенно не был уверен, что великий Ален Шафер согласится играть в наши игры. По счастью, Сеймур очень своевременно взял его телефон под контроль.

Я получала удар за ударом, как боксер, загнанный в угол ринга. Но не сдавалась. Я хотела выяснить все. До самого конца.

— Квартира в Астории? Ваш друг Кенни Форест?

— Никакого друга Кенни не существует. Я придумал всю эту историю с джазистами, потому что очень люблю джаз. А квартира — так это моя квартира. Кстати, вы должны мне бутылку «Ла Таш» тысяча девятьсот девяносто девятого года. Я берег это вино «Романе-Конти» для какого-нибудь исключительного случая.

Этому Кейну казалось, что своим шутливым тоном он развеселит и меня тоже! Но я только распалилась еще больше. Можно сказать, вышла из берегов.

— Да идите вы куда подальше с вашим дурацким вином! А владелица дома, миссис Чауч, почему же она вас не узнала?

— Потому что я позвонил ей с вокзала и попросил сделать вид, будто она видит меня впервые.

Он отвинтил все гайки, снял наконец пробитое колесо, и только тогда снова заговорил:

— Агата, ассистентка Крейга, побывала в квартире незадолго до нашего появления и убрала все, что могло бы навести на мысль обо мне как о хозяине этого дома, — фотографии, папки, счета. У меня ужасно болит плечо. Не могли бы вы подать мне запаску?

— А не пошли бы вы с вашими просьбами ко всем чертям?! Теперь переходим к лесной лачуге!

Кейн отошел и поправил повязку, расстегнув вязаную куртку и рубашку. Как видно, от его усилий рана начала кровоточить, но он стиснул зубы и взялся за запасное колесо.

— Лесная лачуга на самом деле принадлежит Калебу Данну. Но я попросил Агату прикнопить к двери обе фотографии и ваше удостоверение, которые нашел в вашем портмоне.

— «Шелби», насколько я понимаю, тоже принадлежит вам?

— Я выиграл эту машину в покер, когда жил в Чикаго, — сообщил психиатр, поднимаясь с корточек и вытирая руки.

И представить невозможно, насколько невыносимо было его слушать! Я чувствовала себя униженной, оплеванной. Подло обманув меня, водя целый день за нос, Кейн отнял у меня последнее, что у меня оставалось: уверенность, что я стоящий полицейский детектив.

— Признаюсь, что мне очень повезло, — продолжал он свои откровения. — Два раза я рисковал погореть, и тогда бы вы меня раскусили. В первый раз, когда настояли, что отправитесь вместе со мной в лабораторию, чтобы сдать на исследование лоскуток с кровавыми пятнами.