Хаим Граде - Цемах Атлас (ешива). Том первый

Едва закончив читать благословение, выйдя во двор, Хайкл принялся мысленно ругать Чарну: да что она, Суламифь из Песни песней? О той говорят, что она была высока и стройна, как столб дыма, тогда как эта валкеникская красавица низенькая, ленивая, капризная, а голосок у нее по-детски крикливый. Ведь даже ее мать несравнимо красивее, к тому же она добрая, светлая, теплая. Даже кухарка Лейча будет повыше дочери реб Гирши. Хотя у Лейчи покрытое потом лицо, часто к тому же перепачканное от постоянного стояния в кухне у печи, и натруженные руки, в которых она носит сразу по десятку тарелок и стаканов. А Чарна — какая-то нелепая зверюшка, чудо-юдо какое-то! Хайкл изливал на нее свой гнев до тех пор, пока ему не полегчало. Тогда он отправился в синагогу учить Тору, нагонять ту неделю, которую он попусту потратил, следуя за своим воображением.

У директора ешивы реб Цемаха вечерняя субботняя трапеза в доме резника тоже оказалась испорченной. Роня лежала больная в своей комнате. Старшая сестра Хана-Лея несколько раз приносила ей субботние блюда, сразу же уносила их обратно и рассказывала, что Роня не хочет есть, у нее сильная головная боль. Реб Липа-Йося не выносил, когда кто-либо из домашних опаздывал или вообще не приходил к столу. Воспользовавшись отсутствием младшей дочери, он завел разговор о своем зяте Азриэле Вайнштоке: тот разъезжает по свету и совсем не беспокоится о жене и детях. Цемах слушал и ощущал себя воришкой, забравшимся в чужой дом. У него не было сомнения, что это он довел Роню до того, что она заболела, довел тем, что разговаривал с ней грубо и отверг ее заботу. Однако иного выхода не оставалось. Может, ей было бы достаточно быть ему сестрой, но он-то бы этим не ограничился.

Цемах едва дождался окончания трапезы и сразу же направился в синагогу. Он вошел в молитвенный зал, где накануне увидел спавшего Мейлахку, и уселся за стол под холодной электрической лампочкой. Однако едва он открыл святую книгу, как снова оказался в своих мыслях стоящим в полночь рядом с Роней в темной столовой. Почему она несколько раз повторила, что не следует оставлять жену одну? Имела ли она в виду своего собственного мужа? Или хотела дать понять, что его жена не лучше нее и что он не должен чувствовать себя виноватым? Все нечестивое вожделение отступило от него сразу же, как он это услышал. Наверняка и его жена может оказаться перед таким же испытанием и уступит еще раньше, чем дочь резника. У Славы ведь уже был мужчина еще до свадьбы. А теперь она к тому же разозлена из-за его ссоры с ее родными и из-за того, что он уехал. А если он переедет в другую квартиру, то никогда больше не столкнется с подобным испытанием? Единственный выход состоит в том, чтобы помириться с женой и привезти ее в Валкеники. Цемах почувствовал какое-то жужжание в мозгу. Ему пришлось опереться спиной о стену. С тех пор как он живет в этом местечке и руководит ешивой, ему стало еще яснее, что Слава не годится на роль раввинши, да и не захочет быть ею. Может быть, она рассчитывала, что он не сможет долго терпеть одиночество и другие трудности, которые могут встретиться на его пути. Но он выдержит! Он не поедет в Ломжу, чтобы быть там лавочником при своих свояках. Он останется в Валкениках и будет, как огня, остерегаться, как бы не споткнуться ни из-за женщины, ни из-за ссоры.

В молитвенный зал вошел Хайкл-виленчанин. Вид у него был взволнованный. Увидев директора ешивы, он разволновался еще больше. Он был зол на реб Цемаха, на реб Менахем-Мендла и на всех, кто пристроил его на субботу в состоятельный дом реб Гирши Гордона.

— Вчера ночью вы спросили меня, доволен ли я моей субботой у реб Гирши Гордона. Я больше не хочу туда ходить. Даже завтра днем, на трапезу с чолнтом! — выпалил Хайкл и рассказал, как Эльцик Блох позорил его и что домашние реб Гирши смотрели на него, не грязен ли и он так же, как и другие ученики ешивы, которые ночуют в странноприимном доме.

— А почему ж вы не ответили этому Эльцику Блоху, как отлично умеете отвечать? Вы отнюдь не кажетесь человеком, готовым смолчать в ответ на оскорбление, — удивился директор ешивы.

Хайкл злобно молчал. Он бы предпочел, чтобы реб Цемах считал его трусом. Тогда не пришлось бы рассказывать, что он лишился языка из-за какой-то местечковой девчонки и что это она была для него тем соблазном творить зло, который притворяется священным орн-койдешем. Ему еще пришлось выслушивать после этого осуждающие речи директора ешивы, сказавшего, что если Эльцик Блох не увидел, что Хайкл стыдится того, что он бедный сын Торы, то он бы не стал с ним говорить с такой наглостью. И семья Гордонов тоже относилась бы к нему с большим уважением. Тем не менее его не должно беспокоить, что какой-то торгаш поносил его. Задним числом даже лучше, что он оказался человеком, побеждающим свой соблазн [142] Аллюзия на приведенные в Мишне слова Бен-Зомы (трактат «Авот», 4.1): «Кто такой герой? — Тот, кто побеждает свой соблазн». , и не ответил. И пусть ему даже не приходит в голову больше не приходить на субботние трапезы в дом зятя раввина. Реб Гирша Гордон станет еще, не дай Бог, кровным врагом ешивы, а это может привести к настоящему несчастью. Теперь Хайкл посмотрел на директора ешивы с удивлением. С каких это пор реб Цемах Атлас кого-то или чего-то боится? И вот он дрожит перед ссорой точно так же, как реб Менахем-Мендл Сегал.