Хаим Граде - Цемах Атлас (ешива). Том первый

Дядя, немного растерянный, тоже рассмеялся: напротив, он бы первым проголосовал за реб Гиршу. Чарна с радостью ребенка, перехитрившего взрослого, хотела сказать еще что-то. Однако отец бросил на нее строгий взгляд, чтобы помолчала. Эльцик начал снова: если реб Гирша твердо решил для себя не становиться раввином Валкеников, то почему он не говорит, кто его кандидат? Мейсегольский [138] Мейсегола — польское и еврейское название местечка в Вильнюсском районе Литвы. Его литовское название — Maišiagala. раввин, например, считается одним из величайших раввинов нашего поколения, а для валкеникских ревнителей веры у него есть и еще одно достоинство: он не знает польского языка. Даже не читает газет «Агуды» [139] «Агудат Исраэль» («Агудас Исроэл») — ультраортодоксальная еврейская организация, созданная в 1912 году. Занималась переселением евреев в Эрец-Исраэль, однако отрицала идеи сионизма. . Тем не менее на мейсенгольского раввина согласились бы и просвещенные — именно потому, что он старомодный раввин и не вмешивается в политику. Так почему же реб Гирша не хочет его поддержать?

— Раввин должен вмешиваться в политику, — сухо ответил реб Гирша.

Коли так, удивился Эльцик Блох, то реб Гирша должен стеной стоять за жетловского [140] Жетл — еврейское название города Дятлово Гродненской области Белоруссии. раввина. Он открытый сторонник Агуды и просто мечет громы и молнии против мизрохников.

— Он недостаточно учен, — проворчал реб Гирша с мрачным лицом. Свояк пожал плечами, и его глаза хитро улыбнулись: так что же, в наше время в народе Израиля не осталось ни единого человека, достойного занять должность раввина? Хозяин помолчал, закусив губы, и его свояка это молчание укололо, как шпилька. Он повернулся к женщинам и принялся ругать ешиву новогрудковских мусарников. Он не понимает, как можно пускать этих диких людей в приличное местечко. Он несколько раз присутствовал у них во время молитвы и слышал, как они орут: «Ай-ай-ай! Ой-ой-ой!» — и Эльцик Блох заорал, обращаясь к Хайклу:

— Вы — евреи, изучающие Тору? Вы сумасшедшие!

— Когда папа молится, он не раскачивается и не выкрикивает «ай-ай-ай», — засмеялась Чарна, и у Хайкла пересохло в горле от ее смеха.

Эльцик Блох распалился еще больше: в синагоге мусарники ломают все скамьи, стендеры! Странноприимный дом они превратили в свинарник. Им принесли набитые свежей соломой тюфяки, так они эти тюфяки порвали, и теперь весь пол засыпан соломой. Солома торчит у мусарников из рукавов и даже из ушей.

— Они так неаккуратны? — спросила Чарна, взглянув на Хайкла, как будто желая убедиться, не торчит ли из его ушей солома. Эльцик был доволен, что ему удалось вовлечь в разговор хотя бы Чарну. Он надвинул поглубже высокую зимнюю шапку и стал еще больше насмехаться над изучающими Тору: к тому же они все время чешутся! Ничего удивительного, если не менять белье. Вот они и сидят над томами Гемары и чешутся.

— Дети на чужбине, далеко от отца и матери, и изучают Тору, некому за ними присмотреть, — улыбнулась Хайклу хозяйка, чтобы он не сидел такой смущенный.

— А если они находятся на чужбине, далеко от отца и матери, и изучают Тору, то им можно не ходить по пятницам в баню, чтобы пропарить свои рубахи и подштанники? — скривил лицо Эльцик Блох и рассказал, что в странноприимном доме стоит лохань с водой. Мусарники омывают утром кончики пальцев, как положено, и больше ничего. Они ходят с целым слоем грязи, налипшей на руки и шею. Они ходят грязные, оборванные, замкнутые. А вот халуцы [141] Буквально «первопроходцы» ( древнееврейск. ) — члены молодежной сионистской организации «Ге-халуц», готовившей еврейскую молодежь к поселенческой деятельности в Земле Израиля. , дети обывателей, ходят на курсы подготовки к поселенчеству и сами стирают свое белье. Они не боятся холодной воды. Они даже огня не боятся, эти халуцы, готовящиеся поехать в нашу святую землю.

— Ну, надо прочитать благословение. — Реб Гирша закрыл книгу, как будто совсем и не слыхал болтовни свояка по поводу халуцев.

Хайкл читал благословение, опустив голову, и представлял себе субботний вечер дома. Тонкие свечи в медных подсвечниках выгорели, и большая керосиновая лампа тоже уже высохла и погасла. Только в маленькой лампадке еще трепещет огонек, тянущийся к потолку, как будто пытающийся выпрыгнуть из лампадки и не находящий для этого сил, как зверек, стремящийся выбраться из ямы, в которую свалился. Между кроватью и столиком сидит отец и смотрит печально и задумчиво на свой книжный шкафчик. Его седая борода кажется в полутемной комнате белой, как снег. Мама, наработавшаяся и промерзшая за целую неделю, заснула посреди благословения, положив на стол руки с искривленными пальцами, обветренные и обмороженные. Он оставил отца и мать и поехал в ешиву, чтобы вырасти в учебе, а мысли его захватила маленькая девушка. Поэтому он заслуживает, чтобы его унижали.