Хаим Граде - Цемах Атлас (ешива). Том первый

Только в пятницу вечером, на ужине у зятя раввина, Хайкл по-настоящему увидел, до какого позорища себя довел. Хозяйка приняла его дружелюбно, как всегда. Однако в ее глазах играло притворство женщины, видящей паренька голым. Чтобы не надо было смущаться, она делала равнодушное лицо, долженствующее показать, что для нее голый паренек — это только ребенок. Жене реб Гирши не нравилось, что ешиботник, который ест у них по субботам, имеет связь с девицей из семьи столь низкого пошиба. Сам реб Гирша, по своему обыкновению, заглядывал за едой в книгу и время от времени перебрасывался с ешиботником парой слов, спокойно и солидно, как всегда, как будто ничего не знал. Только Чарна весь вечер, не переставая, покатывалась со смеху.

Чарна уже давно не была для Хайкла соблазном и испытанием. Он даже удивлялся: вот он смотрит на ее высокий белый лоб, на ее рыжеватые волосы с красным отблеском, на ее большие светящиеся зеленоватые глаза — и ничего! Она интересует его не больше, чем девица с накрашенными щечками, напечатанная на обертках от конфет. Он радовался тому, что она так никогда и не узнала, что когда-то представлялась ему соблазном зла, загородившим священный орн-койдеш. Он смеялся в глубине души над ее низкой полной фигурой и называл ее «телкой». Однако теперь «телка» смеялась над ним смехом дьяволицы. Наконец ее мать тоже заулыбалась, опустив глаза. Отец бросил на дочь сердитый взгляд, давая понять, чтобы она утихла, — в ответ она рассмеялась еще громче. По тому, что реб Гирша даже не спросил у нее, отчего она ржет, субботний гость понял, что и он, хозяин, знает причину. Эта Чарна хохочет, потому что он имеет дело с тощей, сухой девицей с рябоватым лицом и быстрыми глазами. О, как Хайкл ненавидел в эту минуту и Чарну, и Крейндл! Он едва дождался, пока можно будет уйти домой. На этот раз он не стал ждать, пока колдунья заманит его к себе в альков, а стремительно вошел к ней и просопел:

— Видишь, все местечко уже знает!

— Ну и что, если знают? Ты меня стыдишься? — прошипела она, а от ее жирно блестящих волос, вымытых в честь святой субботы, пахло керосином. — Кривая Сарра сегодня меня поздравила. Я ей ответила, что пусть у нее за меня голова не болит. Я как раз довольна тем, что все знают. Пусть все мои враги узнают и лопнут от зависти.

От ненависти к ней он не мог найти слов для ответа. Прежде она говорила, чтобы он не боялся, она его не съест и не будет принуждать становиться ее женихом. Теперь же она разговаривала так, как будто они уже помолвлены. Да он больше в ее сторону даже не посмотрит! И Хайкл вышел из ее комнатки. Фрейда встала с глиняной кухонной скамьи и испуганно вытянула шею. Она поняла, что парочка поссорилась. Хайкл даже на добросердечную хозяйку дома смотрел теперь с ненавистью: экая дубина! Мать — дубина, а дочь — длинная, тощая жердь, пугало огородное! Он уселся на свою кровать, напротив отцовской лежанки, и разулся. Когда он снимал второй башмак, у него завязался узелок на шнурке. От злости он разорвал шнурок и швырнул башмак на пол. Точно так же он хотел бы порвать с дочерью Фрейды.

Наутро он не знал, куда деваться. Сидеть дома с отцом? Но он видеть не мог Крейндл. Сидеть в ешиве и изучать Тору? Но ему было стыдно перед товарищами. Поэтому он отправился в холодную синагогу, которую снова открыли на лето, чтобы молиться там. Однако между утренней и предвечерней молитвой в синагогу никто не заходил, а ее двери оставались открытыми.

Хайкл стоял в глубине синагоги и смотрел вверх, на узкие окна, располагавшиеся у высокого потолка, на священный орн-койдеш с резными львами, поддерживавшими передними лапами Скрижали Завета с заповедями. Эти львы с высунутыми из раскрытых пастей пламенно-красными языками и с детским любопытством в глазах казались ему такими знакомыми, как будто в детстве он учился вместе с ними в одном хедере. Из высоких окон в синагогу падали снопы света и освещали оживших орлов под потолком. Эти пернатые носили короны на головах. В когтях у них были лулавы и этроги. Солнечный луч попадал в рефлектор — в кованое медное блюдо — и в глубине металла зажигалась поминальная свеча. Хайклу казалось, что колонны вокруг бимы тянутся высоко вверх, до самых небес. Ему казалось, что ступени, которые вели из вестибюля в молитвенный зал, ведут еще глубже, в тайные подземные пещеры. Витая лесенка, которая вела из молитвенного зала к внутренней галерее, вела в его воображении еще дальше, к голубой бесконечности, туда, где бронзовые люстры и серебряные меноры искрились, как звезды! Скрытый потусторонний храм посреди густого леса, стоящего со времен Шести дней творения.