Хаим Граде - Цемах Атлас (ешива). Том первый

— Я и не думаю переезжать, — ответил он, горя холодной злобой, как лицо горит на морозе. — А почему я должен отказываться, если сам директор ешивы не отказался?

— От чего я не отказался? Что вы имеете в виду?

— Я имею в виду то, что имею, — Хайкл на мгновение заколебался, говорить или не говорить. — Я имею в виду жену директора.

С минуту Цемах смотрел на него с немым удивлением. Он не мог поверить, что виленчанин проявляет по отношению к нему такую наглость. Его лицо стало серым, как пепел, и покрылось потом.

— В плоти моей увижу [226] Иов, 19:26. , о себе я действительно это знаю, — пробормотал он и печально покачал головой. — Видите ли, виленчанин, вы мне только что рассказывали, что, по словам Махазе-Авроме, не все, что мы знаем о человеке, мы должны ему говорить. Тем не менее вы не выдержали и сказали мне нечто такое, о чем сами знаете, что не должны были этого говорить. — Он замолчал и устремил оцепеневший взгляд на дверь женского отделения синагоги, как будто не мог больше переносить своего образа жизни и ждал, что некто невидимый придет, чтобы избавить его.

— Извините меня, — заикаясь, пробормотал Хайкл.

— Я прощаю вас. Сперва вы не нашли в себе сил, чтобы промолчать, а теперь у вас нет сил, чтобы нести ответственность за то, что вы не сумели промолчать. В Вильне я спас вас от пьяного табачника, который хотел вас избить. Теперь я хотел вас спасти от вашего собственного опьянения. Но если вы не можете слышать правды, то идите и ведите себя, как вам угодно.

Хайкл медленно направился к двери, слыша, как пол скрипит под его шагами. От этого деревянного постанывания досок у него щемило сердце, резало уши. Ему казалось, что чем дольше он шел, тем длиннее становилось женское отделение синагоги. Едва живой он вышел на улицу.

Цемах остался сидеть с закрытыми глазами и думал, что ошибки, совершенные им на протяжении его жизни, мстят ему устами его учеников. Прошлой зимой Йосеф-варшавянин попрекнул его тем, что он отменил помолвку со своей первой невестой из Амдура. Сегодня Хайкл-виленчанин потребовал от него ответа за то, что он уступил своему сластолюбию и женился на другой невесте, на той, что из Ломжи. А что там, действительно, со Славой? Он не слышит о ней, и она не слышит о нем, как будто они уже давным-давно разведены.

Он открыл глаза, и его взгляд упал на окошко пустой холодной синагоги, за которым до этого стоял виленский мечтатель и восхищался резьбой. Цемах вспомнил, что еще в первые месяцы их совместной жизни Слава говорила, что ему не хватает чувства прекрасного. У него весь мир делится на хорошее и плохое, на то, что можно, и то, чего нельзя.

«Я не работал над этим», — обыкновенно отвечал он. Он считал чувство прекрасного причудой, фантазией, удовольствием для пресытившихся бездельников. Теперь он медленно поднялся и подошел к окошку, чтобы бросить взгляд в мужское отделение синагоги, на резные фигурки. Может быть, ему действительно не хватает какого-то важного чувства, и это мешает ему понимать мир, людей, своих собственных учеников?

Напротив него на одной из колонн бимы висела большая картонная таблица с тринадцатью догматами веры. Откуда-то сверху, как копья, падали солнечные лучи и освещали большие, выведенные рукой профессионального писца буквы. В окружающем мертвом молчании эта освещенная таблица показалась Цемаху развернутым свитком, подаваемым ему с Небес. Широко распахнутыми глазами он всматривался через решетки окошка в непроницаемо-черные письмена и прочитал первый из тринадцати догматов веры:

— Я верю полной верой, что Творец, да будет благословенно Его Имя, творит и правит всеми творениями, и только Он один создавал, создает и будет создавать все существующее.

Он едва смог добраться назад, к своему стендеру, и остался сидеть на скамье, понурив голову. Слава когда-то говорила ему, что ему не хватает чувства прекрасного, позднее она упрекнула его, что он не может любить никакую женщину. Ученики жалуются, что он требует от других быть честнее и набожнее, чем он сам. Даже реб Менахем-Мендл уже наполовину поссорился с ним и попрекает, что ему не хватает почтения к гениям, любви к тем, кто неотрывно занимается изучением Торы. Однако правда состоит в том, что ему не хватает чего-то намного большего — простой веры в первый из догматов веры.

— Я ничего не добился от виленчанина, — рассказывал директор ешивы реб Менахем-Мендлу. Однако его вывод был таков, что больше виленчанину нельзя говорить ни слова, потому что он может обидеться и уйти из ешивы.