Жорж Сименон - Три комнаты на Манхэттене. Стриптиз. Тюрьма. Ноябрь

Теоретически это уже конец «девятин», но пока незаметно, чтобы она уменьшила дозу спиртного. Бывает, мама ни с того ни с сего захихикает, а то смотрит на нас, как бы говоря: «Ишь, какой у вас хитрый вид! Думаете, я ничего не знаю? А я — то знаю побольше вашего…»

Мне неизвестно, когда она начала попивать. Спрашивать у отца я не смела — у нас в доме это запретная тема. Я часто пыталась вспомнить, какой была мама во времена моего детства. В памяти всплывает ее грустное, а то и унылое, скорбное лицо. Я спрашивала:

— Мама, ты что, плачешь?

— Не обращай внимания. У взрослых бывают свои огорчения, детям о них незачем знать.

Может быть, такой вид у нее был во время «девятин»? Правда, в ту пору они случались редко. К нам еще наезжали ее брат, сестры, всякие двоюродные родственники. Они привозили своих детей, и мы играли в саду. А днем гуляли у прудов. Сколько мне тогда было? Лет пять, не меньше, потому что брат уже ходил.

Так продолжалось несколько лет. Потом мама поссорилась с сестрой, которая живет на улице Алезии и замужем за владельцем транспортной конторы. А вскоре разругалась и с братом.

Ирис, моя единственная незамужняя тетка, всегда приезжала к нам с конфетами, умела ладить с отцом.

Время от времени к маме вызывали из Живри доктора Леду. Он и сейчас наш домашний врач, и хотя уже поседел, не кажется мне стариком.

Года два назад у мамы были особенно скверные «девятины», и закончились они длительным обмороком. Пульс у нее был меньше пятидесяти, губы стали совсем белыми. Отец не успел еще перенести маму на кровать, как примчался доктор и сделал ей укол. Я была с ними. Впервые присутствовала при их разговоре на эту тему.

— Завтра я загляну. А сейчас она будет спать.

— Никакой опасности нет?

— Сейчас нет.

— А потом?

— Если она станет пить чаще и все в больших количествах…

— Неужели ничего нельзя сделать?

— Теоретически можно. Я могу направить ее в клинику на гипнотерапию. Это займет около месяца. После этого несколько недель или месяцев она не будет пить. Но девяносто восемь из ста за то, что потом начнет снова. Тут, главное, надо выяснить причину.

Я прямо слышу, как отец неспешно отвечает:

— С детства брат и сестры твердили ей, что она уродина и никто не захочет на ней жениться.

— Ну, все-таки кто-то захотел.

Мне показалось, что на губах отца мелькнула горькая усмешка.

— Она всегда была замкнута. Из-за своей внешности старалась держаться в стороне от сверстников.

— Когда вы женились на ней, она уже пила?

— Не могу утверждать. Если и пила, то очень немного, я ничего такого не замечал. Вначале она отказывалась от служанки и настаивала на том, что всю домашнюю работу будет делать сама. У меня впечатление, что брак разочаровал ее.

— А дети…

— Она была чудесной матерью, пока они были маленькие и полностью зависели от нее. А дальше становилась к ним безразличнее. Я не хочу сказать, что они совершенно не интересовали ее, но… — и отец сделал какой-то неопределенный жест.

Впервые ко мне относились как к взрослой и позволили присутствовать при таком разговоре; пожалуй, никогда больше я не испытывала такой внутренней близости с отцом.

Когда «девятины» подходят к концу, маму начинает глодать стыд. Дня два-три она не вылезает из постели, ничего не ест, кроме овощных отваров, потом начинает робко, как тень, бродить по дому, и лицо у нее в это время печальное и отрешенное. При этом она упрямо держится сотворенной ею же самой легенды: «Ну за что я так мучаюсь от этой мигрени?»

Как и предупреждал нас доктор Леду, мама быстро слабеет. Она очень постарела и нередко, как отец, хватается за сердце.

Я часто злюсь на маму. Не могу забыть, что из-за нее у меня не было нормального детства, да и сейчас она беспрестанно подрывает согласие в семье. Да какое там согласие! И какая семья! Каждый тянет в свою сторону. Отец и брат не разговаривают, не глядят друг на друга. Прямо как посторонние.

Тем не менее я жалею маму. Даже сочувствую ей. Догадываюсь, что она не виновата в происходящем с нею и страдает из-за этого больше нашего.

В последний раз, когда мы вызывали доктора Леду, он порекомендовал показать маму психиатру:

— Попробуйте. Конечно, услышав это слово, она воспротивится и станет доказывать, что она не сумасшедшая. В общем, это действительно так. Но при всем при том… Впрочем, я не специалист…

— Так что же вы посоветуете?

— Честно скажу, не знаю. Лекарство может оказаться хуже болезни. Психиатр захочет положить ее в клинику на обследование…