Жорж Сименон - Три комнаты на Манхэттене. Стриптиз. Тюрьма. Ноябрь

— Ну, разумеется!

— Как ты вообще можешь сравнивать?

— Ты, видно, забыла, что ради него бросила молодого врача, не помню его фамилию. — Он и про мою связь с Ропаром знает. — Все эти старикашки — сволочи, а девицы, которые за ними бегают, — шлюхи!

— Оливье!

— Что Оливье?

И я вдруг заревела. В последний раз Оливье видел меня плачущей, когда я была еще девчонкой. Он смешался, пробормотал:

— Ну ладно, извини.

Руки за спину, он ходит по комнате, а под нами, у себя в кабинете, отец наверняка слышит его шаги и отзвуки нашего жаркого спора. Оливье бросает:

— Ты свободна. Живешь как хочешь.

— Постарайся хотя бы маму не вмешивать.

— Неужели ты думаешь, что она знает меньше твоего?

— С чего ты взял?

— Ты полагаешь, она не заметила, как отец встал с постели и поперся на третий этаж, чтобы подслушивать у нас под дверью? А сегодня не поняла по его роже, хоть и была пьяна, что он пришел не со службы? Идиот, он же даже не подозревает, что от него разит духами!

— Почему же она ничего не сказала?

— Она никогда ничего не говорит. Копит. Ждет своего часа.

— Ты думаешь, она хочет подать на развод?

— Нет.

— Тогда что же?

— Первым делом она выгонит Мануэлу, а тогда мне придется раздобыть денег и уйти вместе с нею. Я не остановлюсь даже перед кражей.

Я утираю глаза. В голове шумит, и я открываю окошко, чтобы впустить капельку свежего воздуха.

— Ну вот, теперь ты все знаешь. Только, ради бога, не беспокойся за меня. Я уже не мальчик.

Да, ему уже девятнадцать. Правда, и мне всего двадцать один.

— Спокойной ночи, Оливье.

— Спокойной ночи, Лора. Постарайся уснуть. Прими снотворное.

— Спасибо. Ты тоже.

У меня такое чувство, что ему не хочется уходить от меня, что между нами возникла какая-то новая связь. Но все-таки он уходит и поднимается на чердак в свою так называемую лабораторию.

Спуститься в гостиную к маме, одиноко сидящей у телевизора, у меня не хватило духа. Сегодня мне не хочется видеть ни ее, ни отца. Все, что могла, я сделала. И если у меня ничего не получилось, то это уж не моя вина.

Я принимаю одну, потом вторую таблетку снотворного — так вернее, что засну. Совершаю вечерний туалет, гашу свет и ложусь.

Проспала я довольно долго, часа три, если не больше, и проснулась от жизнерадостных воплей у калитки. Молодые парни со смехом что-то кричат по-испански.

Мануэла не приехала с последним автобусом. Такое уже бывало. Она нашла попутчиков, которые подбросили ее до дома; все они в хорошем настроении и, видимо, навеселе. Она уже у дверей, а они все никак не уймутся, кричат. Наконец взревел мотор, и машина уехала.

Спустился ли Оливье, чтобы встретить ее? Зажигаю свет и смотрю на часы: двадцать пять третьего.

Пытаюсь снова уснуть, но все-таки прислушиваюсь. В комнате Мануэлы шаги двух человек, а вот и голос Оливье, он чуть ли не кричит. Валится стул. Кто-то тяжело падает на железную кровать.

Невозможно, чтобы родители не слышали. Отец вряд ли посмеет встать и вмешаться. Вскрикивает Мануэла — один-единственный раз. Брат продолжает осыпать ее ругательствами, и вдруг его голос прерывается. Кажется, он упрашивает, умоляет ее о прощении.

Теперь уже ласковым, жалобным голосом говорит Мануэла, а я незаметно для себя засыпаю.

Я ждала невесть какой катастрофы. Опасалась, а вдруг Оливье со скандалом уйдет из дому; ведь без денег, без профессии — он явно бросит учение. Ну, а мысль, что отец сбежит с Мануэлей, мне даже в голову не приходила; по-моему, и мама того же мнения.

Однако я знаю, что, если положение будет обостряться, неминуемо произойдет взрыв.

В четверг утром Оливье спускается с чердака, нисколько не скрываясь. Напротив, останавливается на площадке и неторопливо закуривает сигарету, словно утверждая свои завоеванные права. Он побрит, полностью одет. Видимо, проведя ночь у Мануэлы, воспользовался и ее ванной.

Выглядит он утомленным, но спокоен, чересчур даже спокоен. Когда Оливье входит в столовую, отец еще продолжает завтракать, но оба делают вид, будто не замечают друг друга, даже не здороваются. Мануэла приносит брату кофе и яичницу, и он, вероятно, умышленно, чтобы подчеркнуть свое право собственника, шлепает ее по заду.

Мама совсем дошла. На ее дрожащие руки и подергивающееся лицо страшно смотреть: вдруг самопроизвольно сокращается какая-нибудь мышца, и она судорожно искажается; все это свидетельствует о сильном алкогольном отравлении. Она почти ничего не ест, чуть не каждый день у нее рвота. Однажды ее вырвало прямо на лестнице, она даже не успела добежать до ванной.