Жорж Сименон - Три комнаты на Манхэттене. Стриптиз. Тюрьма. Ноябрь

Привратницкая была роскошная — настоящий салон, привратница, мадам Жанна, — весьма почтенного вида дама, муж ее служил в каком-то министерстве.

Сегодня она прятала от него глаза, еще не решила, как с ним держаться.

— Мне так жаль вашу жену, — пробормотала она наконец.

— Да…

— Один господь знает, когда она теперь снова будет дома.

— Надеюсь, что это произойдет в самом ближайшем будущем.

Он ненавидел фальшь сочувственных слов, но сейчас уже начинал привыкать.

— Скажите, пожалуйста, мадам Жанна, не знаете ли вы какой-нибудь женщины, которая согласилась бы обслуживать меня?

— Разве мадам Мартен от вас уходит?

— Да, только что отказалась.

— Вообще-то ее можно понять, хотя сама я, наверно, так бы не сделала. Люди иной раз поступают необдуманно. Особенно мужчины, вы согласны?

Он не стал возражать. Но она будет считать, что во всем виноват только он. Стоит ли зря тратить время на разубеждения?

Есть у меня тут на примете молодая женщина. Она ищет работу. Постараюсь увидеть ее сегодня. Вам ведь только на утренние часы, да?

— Как ей будет удобно.

— А с оплатой?..

— Сколько скажет, столько и буду платить.

Дождь лил по-прежнему. Над головами прохожих покачивались раскрытые зонтики. Решетка парка Монсо в конце улицы казалась чернее обычного, позолота на ее остриях потускнела.

Идя машинально к своей малолитражке, он вдруг вспомнил про машину Мур-Мур. Где она ее оставила? Неужели автомобиль все еще стоит на Университетской улице у дома Бланше?

Он не мог бы объяснить почему, но ему стало неприятно при мысли, что машина жены брошена без присмотра под открытым небом. Он повернул на Левый берег и направился к Университетской. В пятидесяти метрах от особняка, где во втором этаже жила со своим мужем Адриена, стояла, блестя под дождем, машина Мур-Мур. Перед решеткой дома темнели две-три кучки любопытных. Вероятно, были среди них и журналисты.

Несколько минут спустя он остановил машину на улице Мариньян и нырнул в подъезд здания, где помещалась редакция его журнала. Когда-то она занимала один только верхний этаж, но мало-помалу отделы ее расползлись по всему дому. На первом этаже размещались приемные, бухгалтерия, кассы. Он вошел в лифт, поднялся на четвертый этаж и зашагал по коридорам. Из открытых дверей вырывались пулеметные очереди пишущих машинок.

Первоначально дом предназначался под квартиры. Но впоследствии, при переделке жилых комнат в служебные помещения, одни перегородки снимались, другие ставились заново. Образовался целый лабиринт коридоров, переходов со ступеньками, тупичков.

Проходя мимо открытых дверей, Ален приветливо помахивал рукой, здороваясь с людьми, работавшими в отделах. Наконец он дошел до своего кабинета, где сегодня его заменял Малецкий.

Он и с ним поздоровался, приветственно помахав рукой, и тут же снял телефонную трубку.

— Соедините-ка меня с гаражом, крольчишка. Да, да, на улице Курсель. Линия занята? Ну соедините меня, как только освободится.

На столе, как всегда, ждала горка писем. Он вскрыл один конверт, другой, третий, но смысл написанного не доходил до него.

— Алло! Да, да. Алло! Гараж на улице Курсель? Это Бенуа?.. Говорит Пуато… Да. Спасибо, старина. На Университетской осталась машина моей жены… Нет, чуть подальше, за министерством… Ключ?.. Не знаю. Скажите механику, чтобы захватил с собой необходимые инструменты… Да, пусть отвезет ее к вам в гараж. Оставьте ее у себя… Да, да… Помыть? Если хотите.

Малецкий смотрел на него с любопытством. Отныне он постоянно будет ловить на себе чьи-то любопытные взгляды — что бы он ни сказал и ни сделал. Как на это реагировать? Как вообще вести себя человеку, попавшему в его положение?

На первой странице газеты, лежавшей на его рабочем столе, он увидел свою фотографию: он стоит со стаканом виски в руке, волосы в беспорядке.

Со стаканом? Это уже похоже на подножку. Не слишком-то они с ним по-джентльменски.

Он заставил себя проболтаться в редакции довольно долго, пожимал чьи-то руки, бросал обычное свое «Привет, старикан».

Внешне он держался гораздо лучше их: они терялись, не зная, как с ним говорить, как на него смотреть. Он поднялся на самый верх, в бывшие мансарды, переоборудованные в большой макетный зал. Один из фотографов, Жюльен Бур, и метранпаж Аньяр колдовали над клише.

— Привет, ребята.

Он взял стопку фотографий и раскинул их перед собой на столе. Это были в большинстве обнаженные женщины, но снятые в той особой манере, которую изобрел журнал «Ты». Голые и полуголые красавицы смотрелись целомудренными скромницами.