Леонид Воробьев - Недометанный стог (рассказы и повести)

— О ком о ней? — с горячностью, но уже несколько растерянно спросил Анатолий. — О дочке я тебе все сказал. Ну, о жене… Тут малость пересолил я. Но ведь и ее вина есть. Дочка все-таки к матери ближе.

— Да не о жене, не о дочке я, — отмахнулся Василий. — О внучке. Или же о внуке, кто там у тебя будет… Дедом ведь скоро станешь. Вот и будешь — дедушка Толя. Ха-ха!

Анатолий снова сел на стул, рассеянно глянул в окно. Над изгибом Ветлуги проходило небольшое кучевое облако, освещенное сбоку солнцем. Анатолий открыл окно, достал мокрое яблочко, стал жевать, ощущая во рту кислоту и горечь. Видно было, что слова Василия застали его врасплох.

— А чего внуки? — пожевав и выплюнув, сказал он наконец. — Не им меня судить. Я уж помру, когда они вырастут. Судите тогда, как хотите.

— Кто тебя судить собирается? — сказал Василий. И со смешинкой добавил: — Иль боишься? Я ведь не о том. Человек ведь будет. Тебе, конечно, наплевать, как он тебя, меня оценит. Мы, наверно, в самом дело не доживем. А как он вообще людей оценит? Кто они такие? Родной батька бросил, родной дедушка прогнал… Плохое к нему отношение с самого что ни на есть разу. И настроение у него будет неважное. А как к нему люди, так, может, и он к ним… Вот тебе и человек получится… А?

Анатолий молчал, смотрел угрюмо на огород, на поле с бабками льна, на Ветлугу. Василий встал, походил-походил по комнате. Потом подошел к Анатолию, поставил локти на стол, опустил на подбородок кулаки и, заглядывая другу в лицо, заговорил:

— Ты пообожди кипятиться, Толь. Подумай, порассуди. Давай-ка спать, а завтра еще подумай. Конечно, люди языки вдоволь почешут, а ты не привык — знаю, — чтоб над тобой потешались, да ведь и перестанут. Ты ж не баба, из-за сплетен не засохнешь. А о том человеке, что я говорю, подумать стоит. Он-то нам вроде бы не судья, да мы-то о нем позаботиться должны. Наша ветвь дальше идет. Ей-бог, Толь, ты хорошенчей подумай…

— Ладно, давай спать, — заявил, умышленно прекращая разговор, Анатолий и со стуком прикрыл окно.

Назавтра было воскресенье. Анатолий ушел от друга в десятом часу, шагал просекой навстречу солнцу, вышедшему на совсем чистое небо, рассеянно думал и вспоминал. Вспоминалась ему родная деревня, сверстники и ребята поменьше. Среди них выделила сейчас его память Вальку-пестереныша.

Вальку его мать родила в девках, поэтому рос он без отца. Мать все время работала, а Вальку выходил старый дед. Когда деду нужно было куда-нибудь идти, он не мог тащить маленького Вальку на своих слабосильных, иссохших руках. Дед нашел выход: сажал Вальку в большой плетеный короб — пестер по-местному, — взваливал на спину и нес. Только Валькина головенка из пестера торчала сзади седой нерасчесанной дедовой головы. Отсюда и пошло парню прозвище — «пестереныш».

Вспомнил Анатолий, что грубо дразнили Вальку, что каждый мог обидеть его: дескать, батьки нет, заступиться некому. И еще вспомнил, что сейчас Валька летчик. Где-то далеко на Севере летает.

Около дома Анатолий посидел на лавочке, покурил. Зашел в дом. Не глядя на Марию, готовившую пойло поросенку, прошел в комнату, взял из комода пачку денег, отсчитал себе большую часть и вышел.

Дошагал до гаража, завел трелевочный трактор и окраиной поселка, по лужам и кочкам, поехал за семь километров в деревню, где был центр сельсовета.

В ненастье их лесопункт начисто бывал отрезан от других поселков и деревень. Долго после дождей налаживалась дорога. И верней всего было путешествовать по ней пешком, верхом да на тракторе.

В деревне Анатолий остановил трактор у магазина, торговавшего и в воскресенье. Зашел, поздоровался с кучкой женщин, праздно толпившихся у прилавка. Перешагнул через детскую коляску в угол, где стоял в деревянной опалубке, чтоб не избить при перевозке, большой зеркальный шифоньер.

Несколько минут Анатолий стоял перед шифоньером, посмотрел на цену, коряво выведенную на дощечке, привешенной к ручке. Стер рукавом пыль с части зеркала, посмотрел на свой небритый, в черной щетине подбородок. Потом сказал только что вошедшему незнакомому молодому парню:

— Помоги-ка вынести и на плиту, на трактор, приспособить. Буду эту вещь приобретать…

Ох, как нужен на лесопункте трелевочный трактор! Не только для работы в лесу. Ездят на нем на дальние лесные сенокосы за сеном. Привязывают стог к плите, поднимается плита на место, только стожар хрупнет, а стог уже целиком на тракторе, со стожаром и даже с частью подпорок. И прет его в поселок трактор, которому пеньки и буераки нипочем.