Приходило время обеда. В этот час ко мне на мезонин пришел Щепов. Чихнул, сел на табурет, закурил и сказал:
— Все в своей пыли ковыряешься.
— Да вот отобрал кое-что, — показал я.
— Ковыряйся, ковыряйся, — добродушно согласился Анатолий Федосеевич и, стрельнув в мою сторону веселым своим глазом, добавил: — Только обедать пора. Да и милиция тебя там дожидается.
— Какая милиция? — ошеломленно уставился я на него.
— Известно, какая. Наша, советская, — неопределенно объяснил Щепов. — Давай-ка пойдем.
Пошли. В большой комнате у Щеповых действительно сидел милиционер. Был он молод, здоров, румян. Крепостью и уверенностью дышало от него и новой его формы.
— В чем дело? — спросил я.
— Да вот письмо про вас пришло, — ломающимся баском сообщил милиционер. — Правда, анонимное, но поговорить все же надо. Слушайте, прочту.
И он прочел приблизительно следующее:
«В религиозный праздник, именуемый Петров день, на деревенском гулянье в пьяном виде появился приезжий человек, выдающий себя за корреспондента всех областных и центральных газет, чего на практике быть не может. Нам точно известно, что он внук попа из Пескова, приехал туда с неизвестной целью, выспрашивает колхозников об их личной жизни, ищет какую-то книгу, а попутно спаивает коммуниста и активиста Щепова А. Ф.
На празднике он приставал к выдающей доярке Любови Знаменской, просил с ним прогуляться. А потом они со Щеповым просили водки у магазинщицы Анны С. На их неоднократные требования, сопровождавшиеся угрозами и разными выражениями, она сначала им водки не дала, заявляя, что в дому не держит. А потом дала поллитру, которую они выпили неизвестно где, и опять пошли приставать к отдыхающим передовикам производства.
Просим вас разобраться и выяснить: что это за темная личность? И с какой целью он все здесь разведывает.
Жители села Ефремья ».
— Подписи нет, — сказал милиционер, дочитав.
Щепов, сидевший у дверей и смотревший в сторону, словно о нем совершенно не было речи, сказал:
— Врет, паразит. И всего-то чекушку вынесла. Все врет Санька Гнус.
— А ты откуда знаешь, что он это писал? — спросил милиционер.
— А чего тут знать? — рассудительно проговорил Анатолий Федосеевич. — Он у нас главный писатель, видишь, как он его охаживает, — Щепов мотнул головой в мою сторону. — А ко мне с уважением: коммунист, активист. Думаешь, почему? Я когда домой вернулся, встретил его пьяный и говорю: «Ты, Саня, пиши, потому как я понимаю, это у тебя болезнь такая, не можешь без этого. Только если шибко врать на людей будешь, я к тебе ночью залезу, свяжу тебя и дом сожгу. Тебя живьем зажарю». Он с той поры как увидит меня, на другую сторону улицы переходит. — Щепов затрясся в тихом смехе.
— Зря это ты, — сказал милиционер. — А если бы он пожаловался? Это ведь и оскорбление, и угроза…
— Не пожалуется, — махнул Анатолий Федосеевич рукой. — Трус он. Наскрозь трус. Видишь, без подписи пишет. Меня испугался. А ведь здоровей меня, на одной-то ноге против него не выстою. С детства трус. Потому подметные письма и пишет. На собрании, при народе, он вперед не выйдет, прямо не скажет. Или поссорился бы со мной, дак дал бы мне в морду. Ну, обнеслись по разу и разобрались. Напрямки. А он бумагу переводит. Дрожит, шкура поганая.
— Это верно, он написал, — задумчиво обронил милиционер. — У нас ему тоже особой веры нет. Но документы, — он взглянул на меня, — посмотреть надо. Начальник велел, — словно извиняясь, добавил он.
Я показал документы. Милиционер посмотрел, вернул и удовлетворенно сказал:
— Вот и ладно. А то у нас в прошлом году на двух участках один орудовал. Выдавал себя за члена обкома комсомола, а оказалось — бродяга и две судимости. Бывает.
— А ты-то откуда знаешь, что Саня писал? — подозрительно посмотрел на милиционера Щепов. — Ведь подписи, говоришь, нету?
— Да мы его почерк сразу узнаем, — белозубо улыбнулся милиционер. — Первый раз, что ли…
— Ну ладно, Васька, ты сиди, — обратился Анатолий Федосеевич к милиционеру, — я сейчас сбегаю, и обедать будем.
— Что ты, что ты! — замахал руками Васька. — Я ж на работе. Опять тот же Саня напишет.
— Не напишет. Слыхал, как он обо мне: активи-ист… Кабы честный был, так написал бы: старый пьянчуга Щепов. А ты сиди! Ты не только милиция, а еще и племянник мне. Может, забыл? Дело сделал — и сиди. А уйдешь, обидишь — не прощу. Щепов тебя ни по делу, ни без дела не примет. Так и запомни.
Анатолий Федосеевич простучал деревяшкой по сеням к крыльцу, крикнул что-то бабке Насте в огород и ушел. Мы сидели и молчали. Когда молчать стало совсем неудобно, я спросил:
Читать дальше