Леонид Воробьев - Недометанный стог (рассказы и повести)

Часа через два, когда жара чуть спала и по деревне пробежал предвечерний ветерок, Щепов, сидя на крыльце и покуривая «беломорину», объяснял мне:

— Крепка-а бражка у сватьи! Ой, крепка-а! Сразу забрала. А приемник у Кольки-механика был. Мой это. Испортился чего-то. А Колька ковырнул раз-другой — и опять поет. Вот ведь. Мне его в премию дали, когда пастушил я.

Анатолий Федосеевич покурил, поглядел вдоль улицы и поднялся:

— Ну, пойдем-ка со мной. А? Меня ведь старуха утащила. Бражки там, пива деревенского попробуешь. На игрище сходим. А то сидишь ты, как монах. А там девки переживают: мужиков-то молодых у нас не лишку. Все такие обломки, как я.

Сколько я ни уговаривал, Щепов стоял на своем. Помня о просьбе бабки Насти, я не очень охотно двинулся за ним. Щепов шел и покряхтывал: болела, видно, голова.

Ефремье находилось в двух километрах от Пескова. Деревня была вся в зелени, в садах. Липовым духом наносило со всех сторон. Анатолий Федосеевич сказал:

— Сейчас тихо. Старики одне празднуют. А обожди, с работы придут…

Сватья Манефа Ильинична чистосердечно обрадовалась, увидев нас.

— Ой, думала, запрет тебя твоя-то, — говорила она, быстро собирая на стол. — Горда стала. Всего-то стакашек выпила и тебя повела. Садись, Олеша, — я понял, что и обо мне был тут разговор, — садись, милок. Не побрезгуй нашим деревенским. У меня все на кипяченой воде, все здоровое, все без хитростей. Не заболеешь.

Появились пироги с рыбой, пироги с луком и яйцами, пироги с кашей. И огурчики, свежие и малосольные, и жареная курица, и вареное мясо, и много другой закуски. В одном графине темнело деревенское пиво, в другом желтела брага. Выпили бражки. Показалась она мне сладкой водичкой. Выпили еще. И что-то резво заговорили сразу все трое. Про урожай, про погоду, про спутники, про колхозное начальство, про болезни. Словом, о жизни. Анатолий Федосеевич поотошел и загибал такие байки, что сватья только похохатывала и отмахивалась обеими руками.

Пришли двое молчаливых мужчин и женщина. Познакомились. Открыли окно, и вместе с запахом вечера и липы в комнату ворвался веселый перебор гармошки.

— Эге! — сказал Щепов, настораживаясь. — А ну-ка, Алеша, проведаем игрище.

— Проведаем, — согласно ответил я, чувствуя, что неведомая сила поднимает меня и ведет куда-то, толкает на необдуманные поступки.

— Ой, старый, — хохотала Манефа Ильинична, — смотри не заночуй на стороне! Ко мне спать приходите. А то Настя тебя да и меня живьем съест.

Вечер был тихий, но душный. Чувствовалось, что близится дождь. Небо обкладывали тучи, и темнело быстрее, чем обычно.

Подошли к вытоптанному «пятачку». Гармонист играл вальс. Кружилось несколько пар, но парней почти не было, в большинстве танцевали девушка с девушкой.

— Вон Любку пригласи, — горячо зашептал мне на ухо Щепов, пихая меня в спину рукой. — Вишь стоит. Лучшая доярка. Зарабатывает — ой… Орден имеет. А грудь-то, грудь-то…

Я смело направился к Любке. Девушка была стройная, полногрудая, крепкая и ладная. Танец получался у меня не совсем — сказывалась бражка. Однако Любка поправляла мои промахи, и ее сильная рука уверенно вела меня по кругу. В общем, непонятно было, кто танцует у нас за кавалера.

— Да ты пригласи ее прогуляться, — возбужденно поучал меня Щепов в перерыве между танцами. — Пригласи. Ступайте к речке. Эх, да я бы на твоем месте!..

— Накостыляют мне ваши ребята, — тоже поспешным шепотом отвечал я.

— Некому костылять, незанятая она, — убеждал Щепов. — Не боись. Эх, мне бы лет тридцать сбросить… Трусоват ты. Значит, не забрало тебя. Пойдем-ка к Анке-продавщице, возьмем поллитруху, эта надежней будет, чем бражка.

— Пойдем, — радостно согласился я, готовый следовать за Щеповым куда угодно и продолжать чудачества. Тело мое приобрело легкость и подвижность, всего охватывала безудержная веселость, обоняние взбудоражили запахи цветов, Любкиных духов и какого-то пахучего мыла. Так и хотелось идти куда-то, петь, плясать. Или тишком над речкой шептаться с Любкой.

Щепов уже стучал в дверь дома с темными, спящими окнами. Кто-то вышел в сени.

— Анна, — проникновенно сказал Анатолий Федосеевич, — вынеси-ка бутылочку.

— Что у меня, магазин на дому? — сердитым голосом пробурчали из-за дверей. — Ишь моду взяли! Знаете, что не положено, а лезете. Я такую бутылочку покажу коромыслом! Проваливайте-ка! Дайте покой. Уломаешься за день, а тут…

— Чего это ты, Анна? — захорохорился Щепов. — Часто ли я к тебе хожу? Это я, Щепов. Анатолий. А со мной карриспандент всех центральных и областных газет! Он везде пишет. Смотри, пропишет и тебе…