Леонид Воробьев - Недометанный стог (рассказы и повести)

Терека с этого берега смотрит некоторое время на их работу, потом садится на бревно, закуривает и переводит взгляд на воду. Семьдесят лет, с первого года жизни своей, смотрит он на эту струю и не может наглядеться. Отражается в глазах его река, и сама глаза весь свой цвет и свет от реки переняли.

Он повертывает спину к поднимающемуся выше солнцу. Хорошо! Прогреваются и плечи, и лопатки, и поясница, прикрытые репсовой светло-синей рубахой. Не мозжит в костях, не ломит, не ноет. Куда лучше! Вот и паром, груженный тремя автомашинами, идет сюда. Можно будет поздороваться с паромщиками, среди которых есть и старые его товарищи, затянуться «беломориной» и снова глядеть на реку, слушая, как судачат о последних новостях говорливые бабы.

Знает Тереха и баб, и мужиков, почти всех, кто переезжают за реку. Но еще лучше знает он саму реку, вдоль и поперек, на глуби и на мели. Знакомы ему и омуты, и перекаты, и косы, и кривули, и стрежи, и вьюны, и острова, и мысы — все хитрости речные, все тайны Ломенги.

Грустит Тереха. Вспоминается ему то время, когда не только он знал реку, но и река знала его. Был Тереха лучшим лоцманом на Ломенге, водил самоплавом огромные многорядные плоты — соймы. Хозяином он был на реке, хозяином в приречных городишках и селах…

…Гордится Тереха — не на словах, конечно, а в памяти своей — лоцманством, былой своей работой. Однако еще больше гордится он работой отца своего и деда.

Красивое дело быть лоцманом. И все же Тереха считает себя худым потомком. То ли дело отец. Тот строил барки, лучшие барки на Ломенге. Возили на берег копани — деревья с выкопанным из земли толстым корнем, идущим к стволу почти под прямым углом, — рожденные природой шпангоуты. Ставили «попы» — кряжи, на которых вырастала постепенно громоздкая барка.

Спускали барку на воду с шумом, с гулянкой, отмечая праздником итог нелегкой работы. Во время спуска строг и удивителен бывал отец. Тереха помнит, как отец, стоя на борту барки, поражал всех исключительным знанием дела, точным расчетом центра тяжести внушительного сооружения, построенного на глазок. Он стоял на борту барки и приказывал выбивать то тот, то другой «поп». Когда оставалось три «попа», отцу начинали кричать: «Уйди! Свернешься!» А он стоял до того, как оставалось два «попа», потом спрыгивал. Барка же, огромная барка держалась несколько секунд всего лишь на одном «попе», на одном вертикально поставленном обрубке дерева, потом плюхалась на полозья из бревен и медленно сползала в воду.

А дед! До сих пор вспоминают: отличный был кузнец. Самым же любимым делом деда стало поднимание колоколов на церкви. Из других уездов приезжали за ним. Без всяких сложных устройств, с несколькими веревками и блоками, при помощи группки мужиков, поднимал дед тяжеленные колокола на головокружительную высоту.

Сто раз рассказывал Терехе отец, как дед поднимал колокол у Преображенья в Шири. Колокол не проходил в прорез верха колокольни, в «слух». Из одной боковины «слуха» выбили несколько кирпичей. Нужно было подать колокол чуть накось, чтобы он проскочил в отверстие. Для лучшего обозрения поля работы дед залез на колокольню, а затем по веревочной лестнице взобрался до креста и, придерживаясь одной рукой за крест, кричал сверху, руководя подъемом. Колокол точно прошел на место, а деду пригрозили кутузкой за крепкие выражения во время свершения «богоугодного» дела.

Когда Тереха стал шире отца в плечах, колоколов уже не поднимали и барок строили мало. Лес начали гонять больше плотами. Стал Тереха сплавщиком.

Гонял плоты всякие, большие и малые, а затем прочно ушел в лоцманы на соймы.

В сойме — не сто, не двести кубометров леса. Тысячи. Построить сойму, а главное, центральную часть ее — матку, — большое умение нужно. Связаны тысячи кубометров строевой древесины обыкновенными вицами. Да связаны так — трактором не растащишь. На сойме целое сплавное хозяйство оборудовано: шутихи, тросы, лот, реи, цепи, веревки, лодки. Даже самый настоящий дом стоит. Плыви.

Лоцман на сойме с лоцманом на пароходе несравним. Лоцман здесь и за капитана, и сам за себя, и за фуражира, и за отца родного сплавщикам. Все должен знать, не только русло реки. Каждое селышко на берегу, удобную стоянку, где чего можно купить, как с кем разговаривать надо, даже новости последние, чтобы побеседовать на досуге, — все обязан знать.

Лоцману почет и уважение. У лоцмана — вид. Махорку Тереха только в самые худые годы курил. Обычно папироски. Бороды, усов не носил. Стригся в разные времена по моде. Бывало, и бритый бокс нашивал. И сейчас стариковских волос не отпускает, хотя седина всю шевелюру. русую прежде, испестрила.