Леонид Воробьев - Недометанный стог (рассказы и повести)

— А что же крановщик? — поинтересовался Куртмала, продолжая скользить рядом с незнакомцем.

— Ну что там крановщик! — раздраженно ответил мужчина. — Парнишка молодой, первую неделю работает.

Куртмала остановился. «Если бы это был парокран моего лесопункта, я бы заехал, — подумал он. — А это соседей, притом соперников. Не заехать вроде неудобно… А сессия? Ну и что же, что сессия? Может, там поломка пустячная, всего на пять минут работы».

В глубине сознания копошилась еще одна мысль, которую Куртмала усиленно гнал, но которая всплывала снова и снова: вот-де Куртмала не нуждается в помощи механиков этого леспромхоза, а они нуждаются в помощи Куртмалы.

Отогнав эту мысль, он ясно представил себе бездействующий парокран, ручную погрузку, нехватку людей и невыполнение сменного задания, выведенное жирными цифрами на доске показателей.

— Эй, воротись! — крикнул Куртмала вслед удаляющемуся человеку. — Пойдем на делянку, посмотрим кран.

— А ты механик, что ли? — недоверчиво спросил незнакомец, нерешительно возвращаясь назад.

Поломка в самом деле оказалась пустячной. Через полчаса кран вступил в строй, и крановщик, молодой парень, поливая воду на руки Куртмале, с уважением смотрел на его бугристые ладони и исцарапанные, покрытые ссадинами пальцы. Затем небольшой, коренастый старичок мастер, перекрикивая шум лебедок и стук электростанции, напрягая простуженный голос, пригласил перекусить чего-нибудь-на дорогу. И таким образом, когда Куртмала оказался на том месте, где его догнал бегущий человек, солнце, увеличиваясь в поперечнике, скрывалось по вершинам деревьев за лес, и он с каждой минутой становился все темнее.

Мороз прибавлял. Похрустывали ветви под его звонкими шагами. Пар от дыхания превращался в иней, он оседал на лице и меховых отворотах полушубка. Однако Куртмала не сбавлял хода и все так же легко скользил между деревьями. Теперь до самого Снегова не было ни одного человеческого жилья, даже охотничьей избушки, и впереди была ночь, но он безбоязненно углублялся все дальше и дальше в лес, надеясь к полуночи добежать по знакомым охотничьим тропинкам до Снегова.

«За этой поляной, — вспоминал Куртмала, — ельник, а дальше лесная речка в овраге, затем моховое болото, бор, а от него до Снегова два километра — рукой подать».

Стало совсем темно. Он остановился. Ожидая появления луны, утоптал лыжами снег и прислонился спиной к елке. Закурил. Вспыхнувшая спичка осветила суровое лицо, тонкие упрямые губы, резко очерченный подбородок. Спичка упала между лыж, спокойно догорая, как в комнате, — настолько было тихо.

Всходила луна. Начали выделяться тени от деревьев, немного посветлело. Куртмала направил лыжи в ту сторону, где лес был редкий, и почувствовал, что начался легкий спуск.

«Овраг, — подумал, пригибаясь, Куртмала, — еще рано». Уклон становился все круче, лыжи летели все быстрее. «Дерево, расшибешься, нужно падать», — мелькнуло в голове. Но уже в следующее мгновение какая-то сила швырнула Куртмалу в воздух, лишив опоры под ногами.

Через миг он очутился в жиже — смеси из снега и воды. Ноги затягивало куда-то вниз, руки судорожно хватались за обломки льда. Резким движением выбросившись из воды до пояса, Куртмала упал грудью на неразбитую кромку льда, но кромка треснула под его тяжестью, и он опять очутился в воде. Еще рывок. Другой. Третий. Лед все податливее расступался перед ним. Стало ясно: вперед нельзя — там быстрина, полынья, смерть…

Он метнулся вбок, но ноги неудержимо заворачивало течением под лед. Освободиться от лыж, иначе конец. Левая рука обламывала кромку, правая бешено рвала крепления. Только голова и левая рука остались над водой. Будь на месте Куртмалы человек, ни разу не смотревший в лицо смерти, он кричал и метался бы в воде до тех пор, пока не кончились бы последние силы.

Куртмала не издал ни звука. Одна нога освободилась, потом вторая. Тело наливалось тяжестью, кто-то сжал сердце, точно в кулаке. Левая рука, срывая ногти, цеплялась за тоненькую ледяную кромку. В голове светящимися точками вспыхивали обрывки мыслей.

Освободив обе ноги, Куртмала несколько раз выкидывал руки и грудь на лед, но лед снова рушился, сбрасывая тяжесть вниз, в воду. Наконец, когда уже стало сводить судорогой ноги и руки и мускулы отказывались повиноваться приказам мозга, Куртмала сделал последний бросок. Закраина треснула, прогнулась, но удержала тело. Грудь почувствовала твердую поверхность, хотя нижняя половина туловища еще оставалась в воде и не было сил вытащить ноги и отползти в сторону.