Анатолий Знаменский - Иван-чай. Год первого спутника

Он почему-то не обращал на нее до последнего времени никакого внимания, ему нравилась другая, очень красивая и заносчивая девчонка, Надька из кадров. Но ничего, еще посмотрим! Надька — фальшивка, недаром они поссорились. Недаром он сегодня терпеливо ждал ее, Лену.

Она торопливо облачилась в новое платье, размотала полотенце и взбила влажные волосы. Мельком глянула в зеркальце — ничего будто! — и побежала в комнату.

Павел все еще сидел на табуретке между коек, рассматривал на тумбочке открытки, шкатулку из ракушек, карманную книжечку «Устав ВЛКСМ». Вертел в руках портрет знакомого киноактера со слащавой улыбкой, того самого, что не так давно научился «у моря грозные бури встречать».

— Ты зачем его тут держишь? — насмешливо спросил Павел.

Лена развесила на спинку кровати влажное полотенце.

— А что же мне, тебя, что ли, посадить на открытку?

Он равнодушно перевернул открытку. На обороте было написано шариковой ручкой:

Павел с облегчением вздохнул:

— Это не твоя, значит? А Сашка оценил?

— Это ей Майка Подосенова на день рождения подарила, при чем тут Сашка?

Павел снова вздохнул. Майка… Табельщица и тоже ведь имеет право голоса в мастерских. Ч-черт!

— Пошли, что ли? — нетерпеливо сказал он.

В тесном вестибюле Дома культуры царила невообразимая давка. Билетов, как всегда, не хватало, парни лезли напролом.

Павел протискался поближе к окошечку кассы и, заметив впереди лихо заломленную ушанку Мурашко, протянул через головы скомканную десятку.

— Два! — внушительно крикнул он.

Два! У Лены счастливо ворохнулось сердце, будто в одном этом слове он громко и открыто признавал перед всеми ее маленькую победу.

Через минуту из толчеи выбрался потный и возбужденный Мурашко со сбитым на сторону галстуком ядовито-зеленого цвета, держа в кулаке смятые деньги и билеты, словно трофеи.

— Мест, понимаешь, приличных для нас… уже того… — извиняясь, сказал Мурашко.

— Ладно! Хорошо, что живым хоть выбрался, — согласился Павел и вдруг усмехнулся чему-то. — Наши места другие расхватали!

— Посидим и в заднем ряду, — поспешно поддержала его Лена.

Он посмотрел на нее сверху вниз с грустной улыбкой. Он так и не мог понять, знала ли она о решении дирекции о нем или нет.

— Ты… согласна?

И Лена вскинула к нему доверчивые, очень уж понимающие глаза.

— С тобой? Хоть на Камчатку! Не знает.

У вешалки нечаянно столкнулись с Венькой и Валеркой. Юнцы насмешливо и победно глянули на Павла и затерялись в толпе. Потом началась картина, и он начисто забыл о них, потому что Лена в темноте нашла его руку и замерла до конца сеанса, а он не хотел обижать, жалел ее. И даже в самых лирических местах фильма нечаянно дважды пожал ее ждущие пальцы.

На танцы они не остались, хотя Павел заблаговременно купил билеты, а Лене хотелось, конечно, пройти с ним по кругу, чтобы все убедились, наконец, в ее нынешней победе. Но когда вспыхнуло в зале, когда загомонили и задвигались ряды, первое, что она увидела, — строгие, мстительные глаза Нади Полозковой, устремленные на нее и Павла. Надя стояла за барьером боковой ложи, обитым поверху красным плюшем. Стояла совсем близко.

Она была все же красива, эта Надька из кадров, — Лена теперь особенно поняла это своим испугавшимся сердцем.

Ох, проклятая красота! Какой художник выдумал это горделивое тонкое лицо, эти зовущие, подтушеванные без всяких красок глаза, высокую заносчивую грудь? Эти полные губы, замершие в надменной усмешке?

Но этот вечер все-таки целиком принадлежал Лене. Потому что в ложе, за спиной Нади, появились Венька с Валеркой, стали рядом, затевая разговор. Павел, конечно, не мог этого не заметить тоже.

Лена крепко взяла его под руку.

— Знаешь, Павлушка… пошли, ну их, эти танцы!

Он согласно кивнул, крепко прижав локтем ее руку, а сам все еще смотрел исподлобья туда, за этот ненавистный, обитый грязновато-красным плюшем барьерчик.

Надя между тем как-то уж очень сердито отшила юнцов и стремительно вышла в боковое фойе. Куда же она заторопилась вдруг?

— Пошли, Павлик! — умоляюще сказала Лена.

Он пошел, конечно. А куда ему было деваться? Ведь все на виду происходило, даже и без слов ясно: что-то такое общее, тайное было у Нади с теми сопляками. Иначе не подходили бы они к ней столь развязно, со своими нахальными усмешками.