Михаил Аношкин - Сугомак не сердится

Не было раньше у Бессоновых времени веселей, чем сборы в отпуск. Перед отъездом, бывало, и воздух-то в квартире становился другим, пропитанным всеми дорожными запахами. Даже Валерка чувствовал это и радовался. Приводилась в порядок одежда, все стиралось и гладилось, упаковывалось в чемоданы. Делались разные закупки, была лихорадочная беготня за железнодорожными билетами.

Славное было время!

Нынче никто никуда не собирался. Владимир приходил поздно и молчал. Молчала и Лида. Валерка спал.

Перед самым отпуском Владимир мимоходом сказал, что собирается ехать на южный берег Крыма.

Лида починяла Валерке штанишки. Подняв глаза, она взглянула на мужа и не видела его. Грустные мысли увели ее куда-то далеко-далеко. Понемногу взгляд ее оживился, дрогнули ресницы, и Лида спросила:

— Ты что-то сказал, Володя?

— Я сказал, что поеду в Крым.

— Ах, в Крым, — произнесла она, словно извиняясь. — Мне показалось, будто ты о чем-то спросил меня.

Она опять склонилась над шитьем. Но вот рука с иголкой замедлила движение, опустилась на колено. Лида проговорила:

— А я тебе охотничий костюм подготовила, сапоги из починки принесла. И ружье твое мастер отремонтировал.

— Но я ж не собираюсь на охоту!

— Нет, ты мне ничего не говорил. А я подумала: тебе лучше ехать на охоту.

— Об этом я сам позабочусь, — недовольно отозвался Владимир и ушел на кухню. Когда вернулся, Лида все так же шила, низко наклонив голову. Владимир посмотрел на жену, на ее печально-сосредоточенное лицо, и нежная жалость шевельнулась у него в груди. Он подумал: «Что, если в самом деле поехать на охоту! Зачем мне этот Крым?»

Лида будто угадала его мысли.

— Тебе, Володя, надо побродить одному, — сказала она. — Я ведь хорошо знаю тебя. Остынешь там, разберешься во всем. Езжай на охоту.

— В Крым поеду, — упрямо твердил он.

— Езжай в Крым. Там хорошо, — вздохнула Лида. — Только тебе не Крым нужен. Ты любишь горы, озера, тайгу. Любишь бродить, коротать ночи у костра. Тебе надо отдохнуть, развеяться, поразмыслить. Помнишь, как тебе это помогло в позапрошлом году? Ты тогда тоже устал, а вернулся с охоты совсем, совсем другим: свежим, бодрым. Я ведь понимаю тебя.

. . . . . . . . . .

И Владимир уехал на охоту. Лида поцеловала его и заплакала. Успокоившись, она поглядела на него большими печальными глазами и сказала:

— Я люблю тебя, Володя. Ты это не забудь, когда будешь думать о себе. Плохо будет нам с Валеркой без тебя. Я тебе верю, Володя.

Городок, куда приехал Владимир, был чудесен. На улицах было много рябины. Она пламенела почти перед каждым домом, придавая тихим улицам особую гордую прелесть. Красные гроздья рябины свешивались к резным наличникам окон, клонились к акации, отражались в голубой дремоте озер. Роняли листья деревья. Отцветали на газонах последние цветы.

Владимир ушел в горы.

Лето увядало спокойно. Пожухла трава. Воздух был чистым и прозрачным. Роща проглядывалась насквозь. Редко и неохотно падали листья — печальна и обидна осенняя немощь.

Иногда попадались красавицы-лиственницы, высокие, недоступные, они любят свет, солнце, свободу. Одиноко или группами высятся они на взгорьях, пожелтели, выделились на фоне темной зелени сосен, грустят о вчерашнем и мечтают о голубых ветрах весны.

В горах Владимир бродил целую неделю. Пил студеную родниковую воду, варил свежую картошку и то, что удавалось промыслить. Зябкие ночи проводил в зародах (делают внизу такие ниши, в которых тепло и сухо). Ходил до изнеможения, а потом разводил костер и писал стихи. Он старался не думать о том, от чего убежал. Хотел, чтобы все устоялось, улеглось и тогда легче будет решить.

Больше всего скучал о Валерке. Попадалась красивая еловая шишка — совал в карман: для Валерки! Поднимал со дна прозрачного рудника зеленый, как малахит, камешек — прятал его в рюкзак: для Валерки! Поймал однажды ежа и пожалел, что нельзя его увезти Валерке. Убил глухаря, сделал чучело и с волнением подумал, как обрадуется Валерка!

В конце недели забрел Владимир на гору которая называлась Осиновой. Собственно, ее с бо́льшим основанием можно было назвать березовой или лиственничной, потому что осины здесь было немного — она жидкой рощицей жалась у подножия.

Раньше в этих местах Владимир бывал часто. Последний раз приходил сюда два года назад. Нравился ему здесь один уголок. Еще в юности забрел сюда с ружьем, притомился, поднимаясь на гору Осиновую, и опустился на ствол упавшей когда-то сосны и огляделся. Уголок, словно в награду за усталость, оказался очень красивым: щетинистые гористые дали, внизу лес и лес, а вдали увалы тянутся за увалами, уходят за горизонт.