Михаил Аношкин - Человек ищет счастья

Человек всегда ищет счастья. Мечту о нем он пронес через столетия, сквозь мрак реакций и безвременья. Теперь счастье перестало быть только мечтой, оно стало величайшим завоеванием одной трети всего человечества.

Сильнее всех о счастье тосковала женщина-мать. Вылилась эта неистребимая тоска в горьких плачах, созданных еще в седые времена, в протяжных проголосных песнях, хватающих за сердце. Порыв к светлому, вера в завтра помогали сносить все невзгоды, оберегали сердце от очерствения. Когда, наконец, наступило вымечтанное и выстраданное время, женщина распрямилась во весь рост, и все увидели, как она прекрасна и величава.

Любовь — это жизнь. Поэтому никто не умеет так ненавидеть смерть, как женщина-мать, дающая жизнь.

Когда-нибудь на самом видном месте нашей планеты будет сооружен монументальный памятник Матери. Скульптор бережно высечет каждую морщинку, каждую черточку дорогого лица.

Оно будет прекрасным, освещенное мудростью, радостью материнства и неиссякаемой верой в своих детей.

Будут на этом лице и печальные складки: остались на сердце незаживающие раны — было много горя, были тяжелые потери.

Мне почему-то кажется, что монумент Матери будет обязательно походить на женщину, которую я встретил прошлым летом в Златоусте. Может быть, и мысли о Матери, о ее нелегкой судьбе и всесогревающей любви навеяны именно этой встречей…

С гор тянул прохладный ветерок, настоенный смолой и хвоей.

Недалеко от меня худощавая с черными косами на затылке женщина не разгибаясь полола грядку моркови. Но вот женщина выпрямилась, тыльной стороной загорелой руки вытерла лоб и взглянула в мою сторону. Когда она полола, казалось, что она молода. Но я ошибся. Ей было лет сорок пять или чуточку больше. Она была красива: черные брови вразлет, глаза карие, большие, нос словно точеный. Эту красоту, когда-то жгучую и чуть угловатую, сейчас смягчили, облагородили годы, переживания, выпавшие на долю незнакомки. У нее были круто посеребренные виски, расходящиеся лучиками морщинки, спокойный, все понимающий взгляд много повидавших на веку глаз, печальные складки у кончиков губ и на переносье.

Женщина оказалась соседкой и подругой хозяйки дома, в котором я остановился. Мы пригласили ее в дом. Она пришла. У нее оказался общительный характер, и мы как-то незаметно подружились. После рюмки вишневой настойки женщина неожиданно погрустнела и умолкла. От второй рюмки долго отказывалась, но выпив, веселее не стала, однако разговорилась и поведала нам свою многотрудную историю.

Я прачка. Да, стираю, глажу белье. При жилищно-коммунальном отделе завода. Мою работу ценят. Принесут белье и говорят: «Пусть Золотарева стирает. У нее лучше получается». И зарабатываю прилично. В прошлом году путевку на курорт выделяли.

Так что не удивляйтесь, что я прачка. У нас привыкли в газетах писать про металлургов, трактористов там или доярок. Нет, нет, я не обижаюсь на них. Боже упаси! Я только хочу сказать — у нас ведь хороших людей много, а о них и по радио не услышишь и в газете не прочтешь. Вот, скажем, пекарь. Сейчас, может, их иначе величают, но не в этом дело вовсе. Хлеб едим каждый день, ругаемся, коли он плохой, промолчим, коли хороший. А ведь старается на заводе-то хлебном такая же женщина, как я, старается в поте лица — народ кормит. Жизнь проробит, а о ней ни строчки, ни полстрочки не напишут. А про нее, может, целую книгу надо сочинить. Заслуг-то у нее не меньше, чем у иного тракториста или того же сталевара.

Ну, да я все в сторону да в сторону, до главного никак не доберусь. И по правде сказать, как-то боязно к нему подступать, уж очень сердце после этого ноет. Но я расскажу, коли обещала. Будет ли вам интересно, это уж спрос другой.

Какая у меня жизнь? Самая обыкновенная. Девятнадцать еще не стукнуло, как повстречался славный паренек. Сразу же и поженились, да ничего, не ошиблись друг в друге. На людей у меня глаз верный, талант такой дан, что ли. Вот погляжу на человека один-разъединственный раз и насквозь его чувствую.

Поженились мы, значит, с Володей, зажили — дай бог каждому так-то. Скоро Сережа родился, а за два года до войны и Верунька появилась… Тут война заполыхала, горе черной тенью легло на нас. Проводила я своего Володю на фронт да так больше и не встретила. И слов-то не подберешь таких, чтоб рассказать, сколько тогда было пережито. Сердце в груди останавливалось, глаза переставали видеть белый свет. Но посмотрю на детишек своих — и кровь горячее становится и сердце быстрее стучит. Сгинут ведь они без меня, без моей ласки, без моего доброго слова. Что тут еще добавить? Отошла я, одолела горе, рукава покруче засучила — поглядим ужо!