С тех пор хитроумный политик начал ждать заграницу и лепить перед богами тоненькие самодельные свечечки. Даже свои золотые надежды дядюшка оплачивал скупыми шелягами. Недаром люди говорили, что он, пока простится с копейкой, двадцать раз перевернет ее в кулаке…
Сегодня и небу, и солнцу было истомно, нездоровилось, и даль стояла такая, будто на ней кто-то перелопачивал солнечный луч с лунным. И лес, и птицы в нем отчего-то притихли, а журчащий ручей пел и пел свою песенку и еще на дармовщину покачивал размытые корни.
Вот я прямо сидя на Обменной вижу под осиной близнецов-подосиновиков. Они совсем похожи на тех, которые просили меня во сне, чтобы я не уезжал в Херсонские степи. Я присматриваюсь, нет ли у них ротиков, прислушаюсь, не отзовутся ли они, но подосиновики, щеголяя красными шапками, молчат. Наверное, лишь во сне приходит голос к ним. Я соскакиваю с Обменной, изучаю взглядом лес. Вот по всему чувствуется, что здесь еще должны быть грибы, но они так запрятались, что и солнце их не найдет. Почему-то всегда так выходит: хороший гриб никак не найдешь, а поганка сама в глаза лезет. А это что?! Прямо от окоренка березы отклонился толстенный-претолстенный боровик. Дерево с одного края примяло ему шляпу, а из него еще прорастает грибок-малютка. Такая находка даже Любу порадует!
Теперь уже на Обменную и не думай вскочить: почуяв волю, она скалит на меня зубы и брыкается, будто кто нанял ее на такое дело. Еще хорошо, что я повод не выпустил из руки. Так вот с грибами в одной руке, а с поводом в другой медленно дохожу до якимовской загородки, где сейчас трава аж курится благоуханием и привяленным солнцем. Тут, при дороге, путаю наше лукавоглазое тягло и с грибами спешу к шалашу. Но ни в шалаше, ни на пасеке Любы нет. Так что мне делать? Я кладу на виду грибы, говорю, чтобы они никуда не убежали из шалаша, а сам думаю мелькнуть в осинники поискать подосиновиков. Там есть такое место!
Возле барсуковой норы ко мне с доброго дива прицепился вопрос: видит ли барсук солнце, или он в темноте прожует и проспит всю жизнь?
Я ложусь на землю, прислоняюсь ухом к тому месту, под которым должен вылеживаться барсук с барсучатами. Вот что-то слегка то ли подо мной, то ли за мной зашуршало. Наверно, зашевелилась барсуковая семейка. Может, она как раз засела за стол и орудует возле миски? Я начинаю улыбаться, в мыслях уже всовываю барсучатам в лапы ложки, а сейчас меня ошпаривает смех:
— Может, тебе и подушку положить? Будешь вылеживаться, как барсук!
Я отрываю голову от земли, а возле меня аж качается от смеха Люба, в ее руке покачивается чем-то набитая котомка, и девочка кладет ее на то самое место, к которому прижималось мое ухо.
— И чего бы вот я сразу все зубы продавал? — говорю немного недовольно.
— Потому что обрадовалась, что тебя увидела, — как камышинка, раскачивается Люба. — Я так и знала: ты приедешь сегодня.
— Откуда же такое знание?
— И сама не знаю откуда, — подняла вверх худенькое плечо. — Так вы уже не поедете в степи?
— Не поедем. Ты помогла нам.
— Это так вышло, — радуется девочка. — А ты что-то привез мне?
— А что же тебе надо было привезти?
— Будто не догадываешься? Какую-то книжку.
— Привез сказки страшные-страшные.
— О ведьмах и чертях? — сразу же искривилась и нахмурилась девочка.
— О них.
— Я этих и слушать не хочу.
— Почему?
— Потому что как начитаешься их, то очень страшно становится одной в лесу. — И девочка боязливо оглянулась назад, будто там, за деревьями, колобродила разная нечисть.
— А вот мне и совсем не страшно, — бесшабашно вру, а сам вспоминаю, как мне когда-то ночью черные дедовы штаны показались чертом.
— Потому что ты мальчик, ты и не должен бояться нечисти. Мой отец говорит, чтобы и я ничего не боялась, а я все равно боюсь.
— И чего же ты боишься?
— Грома, разной нечисти и совы.
— Совы?
— Ну да. Она вечером так жутко кричит, что волосы именно ежом поднимаются. И глаза ее страшно светятся ночью. Тогда я забиваюсь в шалаше отцу под руку и сразу засыпаю. Зато как славно здесь на рассвете! Будят меня то соловей, то кукушка, то иволга, то удод, а то и роса. Ты сотового меда хочешь?
И хоть мне очень хочется отведать сладкого, но я так отнекиваюсь, будто каждый день имею мед в своем доме.
— И напрасно, — говорит чьими-то словами Люба. — Мед — это здоровье.
— Ну, если здоровье, то попробую.
— Вот и хорошо, — показывает редкие зубы Люба. — А может, тебе и чумацкой похлебки сварить?
Читать дальше