Александр Розен - Почти вся жизнь

— Верь мне.

— Я тебе верю.

И дома она все повторяла: «Я тебе верю, верю». Ей доставляло какую-то особую радость повторять эти два слова.

А в Ларине росло новое ощущение своей силы. Главное для него было не в том, что возникло новое существо, его ребенок, а в том, что это существо — часть ее, Ольги. Он еще не ощущал радости отцовства, он гордился Ольгой и должен был быть достоин ее любви.

Утром они расстались. На обратном пути Ларин сидел рядом с водителем притихший, серьезный, молчаливый. Накрапывал теплый, совсем весенний дождик. И пахло весной, ранней зеленью, хотя был уже конец июля. И словно перепутав времена года, прорвалась гроза. Впервые за много дней почернело небо. Вздрогнули и метнулись молнии. И наконец ливень обрушился на них. Шофер зажег фары, и вода стремительно забилась в узкой освещенной полосе дороги.

Богданов ждал Ларина возле его землянки.

— Товарищ капитан, командир полка приказал: как прибудете — к нему.

Путаясь в хлещущем что есть силы ливне, Ларин добежал до штаба полка.

Смоляр сказал ему:

— Получен приказ нашему полку выступить сегодня из Кириков в двенадцать ноль-ноль. Район боевых порядков, — он ткнул в карту. — Ясно?

— Ясно, товарищ подполковник.

— Твой дивизион головной на марше. Ясно?

— Ясно, товарищ подполковник.

— Важное здесь болото, по такой жаре не высохло!

Кто-то из бойцов сказал эти слова, а затем все стали их повторять. Говорили: важное болото, важнецкое болото, преважное болотище. Говорили посмеиваясь, делая вид, что это болото внушает уважение.

На эти гнилые места прибыл полк, но Ларин не замечал в людях недовольства или усталости. Напротив, он видел, что настроение людей бодрое.

Какая-то часть стояла здесь раньше. От нее сохранились землянки, запущенные, грязные. Смоляр насмешливо отозвался о командире этой части и был доволен, что бойцы не хотят жить в старых землянках и без принуждения роют новые.

— Наш брат артиллерист привык жить культурно, а не тяп-ляп — была бы крыша над головой, — сказал Смоляр. — Я приказал, чтобы в каждом дивизионе столовую строили, — прибавил он с самодовольной улыбкой.

Но что же хорошего в том, что полк прибыл на эти нездоровые места?

«Невозможно было сейчас оставаться в Кириках», — говорил себе Ларин. Ленинград рядом, и все знали, что артиллерийские обстрелы участились, что поезда, идущие в Ленинград со снаряжением и продовольствием, видны немцам с высот и легко уязвимы.

Успех июльской операции был в том, что положение не ухудшилось и еще одна попытка немцев штурмовать город была сорвана. Но именно потому, что положение не улучшилось, никто в полку не чувствовал успеха. Новая операция поэтому воспринималась как нечто совершенно закономерное. Жизнь на позициях, в действии считалась более естественной, чем жизнь в Кириках.

Вечером Ларин обошел батареи. Работы уже заканчивались. Орудия были установлены, вырыты ровики. Ларин зашел в землянку взвода управления.

Воронков, сидя на корточках, рассказывал очередную байку. Бойцы громко смеялись. Только Чурин стоял молча, прислонившись к стенке. Сдвинутые брови, сжатый рот показались бы постороннему человеку выражением душевной замкнутости. Но Ларин знал, что это не так: просто Чурин, произведенный в сержанты, напустил на себя солидность.

У Сарманова рука все еще на перевязи.

— Не беспокойтесь обо мне, товарищ капитан. Пойдем в бой, я эту повязку брошу. — Взгляд у Сарманова, как всегда, решительный.

К Ларину подошел Богданов.

— Разрешите, товарищ капитан…

— Давай, старшина, что у тебя нового?

Богданов мнется.

— Довольно деликатное дело, товарищ капитан. Потише, Воронков! Целый вечер гогочут…

— Ну что ж, выйдем.

Выйдя из землянки, Богданов для верности оглянулся, затем откашлялся и наконец таинственно зашептал:

— Трое бойцов из стрелкового батальона, что с нами в окружении были… Такое деликатное дело, — и, не глядя на Ларина: — трое суток в нашем дивизионе живут.

— То есть как это «живут»? — спросил Ларин настораживаясь.

— Не мог раньше доложить, товарищ капитан. Вы в городе были, на марше — опять невозможно. Три человека, товарищ капитан. Пехота. Желают остаться в дивизионе. Так сказать, продолжать службу в артиллерии. Мы ж воюем, а полк их еще в Кириках на отдыхе. Рапорта подали. Однако живут без аттестатов. Неудобно.

— Почему не направили обратно в батальон? — перебил его Ларин строго.