В пять утра Ильина разбудили — идем на посадку, — и он сразу стал высматривать купола мечетей и легендарные минареты, но ничего не было видно, а в голове, со сна, что ли, крутилось: «Солдаты, сорок веков смотрят на вас!» Но то было сказано в Египте, а здесь Средняя Азия, и веков поменьше, хотя, впрочем, тоже хватает…
Из Москвы Ильин вылетел ночью. Сегодня арбитраж, и сегодня же ночным самолетом домой. Он любил уплотненное время. В прошлом году в Риге с помощью милейшего Энгельке за день успел уйму: ратуша, Домский собор, оформил заказ на книжные стеллажи — красивая подделка под мореный дуб, Саласпилс, днем разбирательство с заводом-поставщиком, вечером слушали Вагнера и ужинали в ресторанчике, где места заказывают заранее: желающих много, а мест мало, и в этом вся прелесть.
Аэродром, как и все другие, никаких восточных чудес. Издали увидел Азимова, которого знал по совещаниям в Москве.
— Зря вы беспокоились в такую рань!..
— Ничего, пожалуйста, у нас уже семь…
— Что-то холодновато, — сказал Ильин, поеживаясь.
— Поздняя весна… Но днем тепло…
— В котором часу заседание?
— Дорогой Евгений Николаевич, маленькая неувязка, перенесли на понедельник…
— На понедельник?! Но сегодня только четверг!
— Дорогой Евгений Николаевич, вы впервые в нашем древнем городе, постараемся, чтобы не скучали…
Ильин сел в машину. Понедельник! Легко сказать… На понедельник было назначено заседание у первого зама, да и выходные пропадали, в воскресенье он обещал детям айс-ревю…
А если сегодня смотаться домой и вернуться в понедельник? Ну нет, в конце концов он ведь не Киссинджер, и уж раз так сложилось… «Да оно, может, и к лучшему», — думал Ильин, вспоминая вчерашний день, который провел в каком-то особенном настроении. Он довольно часто ездил в командировки, много видел нового и интересного, но тут было предчувствие чего-то совсем нового, такого, чего с ним никогда не случалось… Ильин выглянул из машины в надежде что-нибудь разглядеть, но машина шла быстро, мелькали дома, люди, небо…
Здание гостиницы стояло в лесах. Пахло краской, ходили по досочкам, лифт не работал, но в огромных холлах трещали телевизоры. И номер был огромный, с полированными шкафами, пуфиками и козетками, в алькове две кровати, бра, и на журнальном столике ярко-красный телефон.
— Чай надо с дороги, — сказал Азимов. — Я заказал.
Ильин быстро разобрал портфель — хорошо, что Иринка в последний момент сунула свежую рубашку и пижаму…
Спустились в ресторан. Ильин не привык много есть утром, но Азимов был трогательно настойчив.
— За здоровье вашей супруги! Как себя чувствует?
— Отлично! У Иринки всегда все хорошо!
Азимов серьезно выслушал, спросил:
— Дети?
— Дочка умница-разумница, отличница, плюс музыкальная школа, ну а парень сам не знает, чего хочет.
Помолчали, выпили, потом Азимов спросил, глядя поверх рюмки:
— Касьян Касьянович?
— Здравствует и процветает! Просил передать привет!
— Большое спасибо!
Касьян Касьянович был человеком известным. Кто-то из московских умников назвал его Первоприсутствующим. Существовала когда-то такая должность в Сенате, что за должность — никто толком не знал, но словечко было какое-то уж очень подходящее. За двадцать дат в конторе — так Ильин называл свое московское учреждение — не раз менялись управляющие. Был один очень хороший работник, но его погубил рак; назначили другого, года не прошло — послали куда-то на повышение; третий просто не мог ужиться с людьми. Но ничего, решительно ничего не случалось с Касьяном Касьяновичем. Здоровье у него было, тьфу-тьфу, железное, тащить на себе он мог много, на повышение его не посылали, против управляющих он не копал и легко уживался с любым вышестоящим характером. Все помнили управляющего из бывших военных, знающего дело, но очень самолюбивого. Касьян Касьянович никогда не опускался до угодничества, он только советовал аппарату: щадите, товарищи, самолюбие, самолюбие надо щадить. И пока самолюбивый начальник управлял, все, в том числе и сам Касьян Касьянович, делали вид, что именно благодаря ему контора процветает. Один раз за все время существования конторы во главе ее стоял самодур. Это был в общем-то хороший человек, не делавший никому зла, но целиком находившийся во власти своего вздорного характера. Если бы не Касьян Касьянович, он бы перессорил контору и с поставщиками, и с начальством. Все возмущались, кроме Касьяна Касьяновича, который, кажется, даже не замечал брыканий управляющего, и даже наоборот — чем больше брыкался управляющий, тем спокойней вел себя Касьян Касьянович.
Читать дальше