Александр Розен - Почти вся жизнь

Настал день, когда хозяин сказал: «Пошли, Маркиз», — и они вышли на необыкновенно людную и шумную улицу. Раньше эта улица не была шумной. Маркиз любил, встав на задние лапы, смотреть в окно. Во-первых, приятно чувствовать, что ты вырос и что в таком положении тебе все видно, а во-вторых, люди тоже видят тебя и, наверное, думают: какая умная собака, а ведь еще совсем недавно это был глупый щенок.

Теперь все было не так. Никто не обращал внимания на Маркиза. По их тихой улице шли и шли одинаково одетые люди. И ночью, когда Маркиз спал, он сквозь сон слышал, как идут и идут люди и грохочут какие-то машины.

В конце концов они с хозяином попали в какое-то незнакомое место. Небольшая площадка, на которой росло несколько чахлых деревьев. А за этой площадкой забор, и в нем калитка.

И полно собак, которых привели их хозяева. Все на поводках и, как на подбор, рослые и породистые. Здесь были серые овчарки, коричневые доберманы, эрдели, седые лайки и одна рыжая колли. Маркиз даже зажмурился, такая это была красавица. Не все были воспитаны так хорошо, как Маркиз, многие собаки выражали нетерпение и лаяли, хотя никто не подавал команды «Голос!».

Дима и Маркиз подошли к столику, за которым сидели двое людей, одного из них Маркиз часто видел на занятиях кружка.

— А, вот кто явился, хорошо, очень хорошо! И аристократа привел?

— Кличка Маркиз, — сказал Дима. — Рядом! — неожиданно крикнул он неестественно высоким голосом.

Маркиз был удивлен, но он знал, что показывать свои чувства в присутствии посторонних не полагается.

— Товарищ, — сказал Дима, — я хочу вам напомнить, что это собака пограничная, она дрессирована для работы на границе…

Это было единственное слово, которое понял Маркиз. Он слегка шевельнул левым ухом.

— Граница, — повторил человек, сидевший за столиком. — Да, вот… граница…

Но все, что произошло потом, было так ужасно, что Маркиз уже не мог владеть собой. Человек, сидевший за столиком, встал, и хозяин передал ему поводок. Это еще было более или менее обычно. Может быть, предстоит какая-то новая, еще не известная игра, и надо не осрамиться в присутствии стольких зрителей.

Нет, это не было игрой, это было чем-то таким, чего он не мог понять. Хозяин от него отвернулся и так странно приподнял плечи, как будто его знобило, а ведь день был жаркий. Маркиза быстро повели к открытой калитке и там передали новому человеку, и хотя этот новый ласково сказал: «Маркиз, Маркиз!» — Маркиз понял, что этот человек никогда не имел дела с собаками. Маркиз не хотел идти с ним, упирался и все старался не потерять из виду хозяина. Какое-то время он еще видел его спину, его странно приподнятые плечи, потом все исчезло.

Ключарев навестил Маркиза на следующий день. Ему доложили, что собака не принимает пищи, рвется с поводка, злобно рычит и не подпускает к себе вожатого — красноармейца Олега Михайлова. Времени у Ключарева всегда было мало, а сейчас, когда его назначили командиром батальона, он был занят чуть ли не круглые сутки: принять и разместить личный состав, оборудовать вольеры. Главная же трудность в том, что многие красноармейцы никогда не имели дела с собаками.

— Маркиз, Маркиз, — недовольно покачал головой Ключарев, — себе плохо делаешь и нам мешаешь…

— Товарищ майор, — сказал Олег Михайлов, — разрешите подать рапорт.

Ключарев взял вчетверо сложенный листок бумаги, развернул и, наморщив лоб, внимательно прочел.

— Служить надо, товарищ Михайлов, а не рапорта писать. Родина в опасности — понимать надо.

— Извините, товарищ майор, желаю с оружием в руках, в качестве дрессировщика не гожусь.

— Так, ясно. Закрой вольер, Олег, пойдем пройдемся, поговорим…

Но Маркиз не изменился и на следующий день. Он, конечно, видел, что другие собаки уже привыкают к новым хозяевам. Голод есть голод, а чисто вымытый бачок с супом из потрохов — от такого не долго будешь отказываться. Распоряжается этим бачком вожатый. Он и накормит тебя, и выведет на прогулку, и приласкает, а это совершенно необходимо в любом возрасте и при любых обстоятельствах. Другие собаки уже виляли хвостами, когда видели своих хозяев. На первых порах от обеих высокодоговариваюшихся сторон ничего больше и не требовалось.

Но Маркиз не изменился. Прошло пять дней, он совершенно отощал, шерсть у него свалялась, целыми днями он лежал в вольере, а ночью беспокойно прислушивался к какому-то далекому гулу.

А еще через день красноармейца Михайлова вызвали к командиру батальона.