Анатолий Афанасьев: Мелодия на два голоса [сборник]

— Люблю! — гордо заявил спортсмен. Пономарев взял его за руку, ввел в номер.

— Вот, Аночка. Он тебя любит. Хочешь — иди с ним.

Спортсмен стоял. У Аночки случился припадок. На колени она падала. На спортсмена диким голосом кричала. Всю ночь ее успокаивал Пономарев. После два дня словно спал. Горько, стыдно. Аночка его умоляла, плакала, била по щекам. Он лежал неподвижно день, два. Не мог совладать толком с бедой. Понимал — глупость, ерунда. Но не мог смотреть в ее замутненные глаза. А потом она сказала:

— Тогда прощай, Толенька.

Ушла из номера. Вечером вернулась. И все прошло…

Это давно случилось, в первый год, еще Витеньки и в помине не было. Словно привиделось.

Потом Витенька родился. Умерла мать — самый близкий человек. Туманом подернулась старая действительность, молодость, что ли, кончилась. Давным-давно.

Словно попал Анатолий в дорожную аварию. Два укола, бинт на рану — глянь, и зажило совсем, не болит. И к погоде не болит. Никогда не болит. Не было ничего…

Воробейченко рассказал анекдот про английского пэра, Аночка вспомнила про железнодорожника, Пономарев про грабли. Хохотали до слез, Воробейченко был анекдотчик-профессионал. Из тех, у кого самая замогильная история — анекдот. Не помнил за ним такого таланта Пономарев. Чувства юмора не помнил. Помнил торчащие уши над партой.

В самом разгаре веселья Воробейченко вдруг надолго задумался. Взгляд его красиво потускнел.

— Ты что?

Совсем с иным, темным лицом предстал Веня перед вновь обретенным другом.

— Что с вами, Вениамин? — забеспокоилась и Аночка.

— Хорошо у вас! — проникновенно сказал Воробейченко.

— Да боже мой! — сказал Пономарев. — В чем дело, Венька? Рассказывай. Не кривляйся!

Воробейченко попросил разрешения закурить, дрожащими пальцами деликатно прикурил. «Сейчас захнычет», — подумал весело Пономарев. Фальшивил школьный друг. Пономарев взглянул на жену. Та побледнела. Криво качалась тень фонаря на стене. «Ишь ты», — удивился Пономарев.

— А вы приходите к нам, — стесняясь, робко сказала Аночка и глазами поискала поддержки у мужа. — Когда хотите, без звонка. Правда, Толя?

Пономарев кивнул. «Не приведи господь!» — шевельнулось в голове. Анатолий не принимал близко к сердцу его слова. Он хотел теперь спать.

— Спасибо, — внушительно поблагодарил Воробейченко. — Знаете, бывают минуты, когда тянет именно в такой дом, в тишину, к друзьям… А у меня их что-то нет. Порастерялись друзья. Ты-то этого не поймешь, старик.

«Дешево», — оценил Пономарев и кивнул ободряюще. Ему не нравилась эта финальная сцена, но все-таки это было лучше, чем если бы Веня притащился пьяный.

— Вот так иногда остановишься, — продолжал Веня, — оглядишься по сторонам, а вокруг темный лес. Земную жизнь пройдя до середины, я заблудился в сумрачном лесу. Данте. Над этим не посмеешься. Мы привыкли из всего святого сочинять мюзикл, — но только пока нас самих не тряхнет. А когда заденет — ищем, как сурки, где нора, где спрятаться. Но не припасена нора. Корабли сожжены, плыть некуда. Смейся, паяц! И смеешься.

«Как дешево», — опять подумал Пономарев и спросил:

— Ты какой институт кончил, Вень?

— Такой же, как и ты. Я — инженер. Тепловик.

— А где работаешь?

— Сейчас нигде…

Вениамин бросил на него многозначительный взгляд.

— Выпьем! — сказал Пономарев.

Они допили, и делать стало больше нечего. Было поздно. За окном томилась ночь. Воробейченко откланялся. На прощание стрельнул у Пономарева десятку дня на три. Пономарев дал, скрипнув зубами. Это были последние деньги до получки.

Аккуратно завязав перед зеркалом галстук, Воробейченко приблизился к Аночке, наклонил стриженый затылок и поцеловал ей руку.

— Спасибо за все!

— Каков комедиант? — обернулся Пономарев к Аночке, когда друг ушел бесповоротно.

В глубине ночи Пономарев очнулся. Синеватые шторы призрачно застилали окно. Сопел, разметавшись, Витенька в постельке. Аночка спала, отстранившись далеко к стене.

В ногах кровати сидел, ссутулясь, старый школьный товарищ Веня Воробейченко. Он сидел, свесив на пол голые ноги, и это было жутко. Пономарев вскрикнул и открыл глаза… Сопел Витенька, что-то бормотал во сне, Аночка уткнулась носом в стену. Пономарев видел ее плечи и темные сбившиеся волосы.

«Все, — словно свет озарил перед ним будущее, выхватил из тьмы контуры неведомого. — Все, он не уйдет никогда!»

Пономарев с огромным усилием пошевелил пальцами и проснулся окончательно. Между шторами в окно вползала луна, отражаясь в лакированных спинках кроватей.