После многочасового томления на пристани Фролов дождался наконец катера, набитого всяким людом. Кое-как протолкался на палубу и поплыл, подставив лицо живительному воздуху матушки Волги. Катер перевез его на другой берег и оставил одного.
Он стоял по-над Волгой, глядел вслед уходящему катеру, слушал шуршание в траве под ногами бабочек, жуков, мошек, червей, плескание рыбы в реке, крик птиц в небе, дышал первозданным запахом земли и уверенно думал, что вот оно, его место, предназначенное ему судьбой, отвечающее его желаниям и склонностям.
Он припомнил, как Мария Андриановна объясняла дорогу к ее деревне, сориентировался и смело пошел вдоль берега.
Долго шел. Устал. И когда устал, увидел справа от себя, на высокой горушке, черные от древности, старинной постройки избы. Он поднялся по тропке вверх и сразу же, без подготовки и ожидания, у первой же избы увидел Марию Андриановну. Она стояла посреди двора, намешивала в кадушке жратву свиньям, будто тесто месила, и напевала себе под нос какую-то незнакомую Фролову чувашскую песню.
Фроловские шаги услыхала собака, лохматая дворняга на трех лапах. Она так озлилась, так залилась в лае, что сразу осипла, хотела даже через забор сигануть, но цепь помешала.
Мария Андриановна приподняла глаза от своей работы, узнала Фролова с одного взгляда и закраснелась.
— Наше вам с кисточкой, — сказал Фролов, под вольностью разговора скрывая смущение.
— Кто к нам пожаловал! — воскликнула она радостным голосом, не зная, куда деть обмазанные свинячей едой руки. Вытерла их о подол и протянула Фролову ладонь.
Она провела его в прохладную, чистую избу, где он сразу учуял в здешнем жизненном укладе покой, уютность и домовитость. На высокой белой кровати спал черный ухоженный кот. Мария Андриановна и Фролов остановились посередь этой комнаты, смотрели друг на дружку и улыбались. Фролов видел по ее глазам, по улыбке, что он жданный, желанный гость в этом спокойном и сытом доме. А потом сбежались ребята и обтискали его, а он оделил каждого припасенными специально для этого случая детскими книжками с цветными картинками и шоколадками «Мокко».
К вечеру Мария Андриановна протопила баньку, и Фролов обмылся в ней, выпарил из себя всю прошлую грязь, весь былой пережиток и стал как малое дитя, у которого нет никакого прошлого, а есть безмятежное настоящее и бесконечное, ясное будущее. Разомлев, он выполз из баньки, увидел в горнице стол с белой скатертью, бутылку и разнообразную закуску.
Дети спали в другой комнате, а он один сидел за этим царским столом, пил сладкой нежности самогон — никогда такой не пивал! — и ждал Марию Андриановну, которая сменила его в баньке.
Он уже охмелел чуток, когда она пришла, вся звенящая от чистоты, смущенная, будто девица. Они выпили, взглянули друг на друга, и каждый прочел в глазах другого одну и ту же мысль. Фролов обнял ее, она прижалась к нему, радостно дрожа под его руками. Потом разобрала высокую белую кровать и легла, прикрыв согнутой рукой стыдливое лицо...
Дни летели, как дым, легко и мгновенно, вовлекая Фролова в течение новой жизни. Стояла осень, теплая, прозрачная, сухая, — здесь не было дождей, тех унылых, холодных дождей, которые так недавно пережил Фролов в далеком поселке. Местность эта относилась к мелкому, небольшой силы колхозу: людей мало, а указаний и дел много. Фролов пристроился к земле, к плугу по вольному найму.
В старых, вытертых на коленях портах, в широкой суконной рубахе он выходил каждое утро из дому, провожаемый Марией Андриановной до околицы, и медленно, не веря своему счастью, шел в поле.
Поднимались пары. Земля взвизгивала, когда ножи плуга рассекали ее. Не от боли она взвизгивала, а от благодарности к человеку, готовящему ее к новому материнству. Плуг тащил бычок по имени Гришка, черный шкурой, смирный характером и коричневый выпуклым глазом. Иногда на спину Гришке садился такой же черный ворон, вертел мудрой головой, щелкал клювом и загадочно смотрел на Фролова, а улетая, каркал какое-то тревожное пророчество. В полдень приходили Женька или Татка, а то и оба вместе, приносили в узелке обед. Фролов ел, беседовал с ними и снова становился к плугу, не зная усталости.
Вечером его ждала спокойная, ласковая Мария Андриановна, в легких, золотых руках которой были счастье и уют этого дома. Она и Фролова не скупясь оделяла своим счастьем. Он был как желанное дополнение к ее покою и покою ее большого семейства. Эта мысль, что тут он приятный, любезный человек, но не такой уж необходимый, что он лишь дополнение к уже созданному Марией благополучию, а не источник этого благополучия и что вся здешняя крепкая жизнь, которая утвердилась без него, не развалится, ежели он вдруг, скажем, умрет, — эта мысль иногда мешала Фролову, а больше тут ничего ему не мешало.
Читать дальше