Николай Евдокимов - У памяти свои законы

И грустно ему сразу стало, сердце защемило так, словно он провожал в безвозвратную дорогу близкую родню, свою кровь. Они посидели перед дорогой, помолчали, все как положено, и тронулись. Вышли за ворота, пошли гурьбой по улице, и тут вдруг Фролова осенила еще одна счастливая мысль. Он даже усовестился, почему эта мысль не пришла к нему ранее, а только в последний момент.

Фролов приказал всем идти, а сам побежал назад в избу. Он решил облагодетельствовать их окончательно, предоставив возможность спокойно, без хлопот, прямой дорогой добраться до города Чебоксары, до широкой матушки Волги. Такую возможность Фролов мог им предоставить очень даже просто, купив всем билеты до станции назначения. У него еще оставалось триста рублей, им в самый раз хватит, а уж он обойдется до зарплаты. Если подумать, то триста рублей не такие уж большие деньги: вчера в ресторане он оставил почти половину этой суммы.

Фролов вынул из заветного места деньги и догнал гостей.

Он шел по улице, будто глава большого хорошего семейства, держа за руку Женьку и Татку, которые прижимались к нему, как родные, соскучившиеся по отцовской ласке. А чуть сбоку, рядом, вышагивала Мария, словно бы его женка. Породистая, истинно крестьянская баба, тонкая лицом, как икона, крепкая телом, обильная грудями — вся приспособленная к земле и к домашности.

Этой бабе нужна всамделишная работа и в поле и в постели, без дураков. Ей мужик нужен под стать, справный, на козьем клею. Э-эх, там-то, на вольной матушке Волге, Фролов обхарчился бы, вошел бы в тело, выветрился бы из него весь дурной военный дух и стал бы он мирным гражданином у-ух какой крепости!

Фролов шел, будто глава хорошего семейства, обглядывал Марию, млел от теплоты детских рук в своих ладонях, отвечал на их реплики и их смех, а сам бросал взгляды по сторонам, гордясь, что посторонние люди смотрят отовсюду и гадают, куда и с кем насдобился заведующий складом.

А насдобился он не так уж далеко, до станции, не дальше. Это все игра, все шутки мечтательности, одни только вздохи и мучения души. Уедет Мария со своей оравой и вскорости возле вольной Волги-реки позабудет о дядьке Фролове, как о дыме дорожном.

Еще минут тридцать оставалось до поезда, не так много, но для Фролова много, ибо он уже и не знал, о чем еще ему говорить с Марией. Да и она тоже не знала. Словами они уже все сказали, и теперь у них начался другой разговор — взглядами. Такой разговор — взглядами — самый тяжелый, хоть и волнующий: за словом-то можно многое скрыть, а за взглядом ничего не скроешь, во взгляде нет лжи.

— Может, будете в наших краях, заезжайте, очень будем рады, — сказала Мария.

— Куда там: дальняя дорога! — ответил Фролов, а взглядом, сам того не желая, внезапно сказал другое: что нипочем никакая дорога, что не в дороге дело, а в том, нужен ли он будет там хоть одной любезной душе.

— Не очень уж и дальняя дорога, ежели напрямик, и без всякого беспокойства, — сказала Мария, а взглядом прокричала другое: что обязательно он будет там нужен любезной душе, ежели, конечно, любезная душа нужна ему самому.

— Запишу адресок, может, какая случайность случится, — сказал Фролов с безразличной небрежностью, однако Мария поняла его маневр и ответила в тон:

— Ага, запишите на всякий случай. Мы не в Чебоксарах проживаем, а в деревне, на другом берегу. У нас мало дворов, лес сосновый кругом, озера, а в озерах рыбы видимо-невидимо. Там, в деревне, я и выросла, там вот ихний дед проживал, мой батюшка Андриан Николаевич, да помер недавно. Дом-то ныне пустой, без пригляду стоит... Вот и едем, мы ж сироты теперь.

— Стало быть, ты Мария Андриановна?

— Угу.

— Красиво! — одобрил Фролов и обласкал ее взглядом. Она смутилась, ощутив его ласку, а он смутился ее смущением. Они отвернулись друг от друга, постояли так, затаив дыхание, и Фролов направился в кассу оформлять билеты.

Он отбил билеты в плацкартном вагоне до областного города, где им намечалась пересадка на поезд прямого назначения. Остатки денег Фролов сунул Марье в ее испуганную ладонь. Она рассердилась такому благодеянию, но увидела, что своим возражением обидела его, и приняла с благодарностью этот щедрый подарок.

Пришел поезд, поднялась сутолока, толкотня, народ бросился к вагонам. Фролов обцеловал ребятишек, впихнул их в тамбур, подсобил Марье взобраться по ступенькам — он за руку ее поддерживал, как даму.

А потом поезд тронулся. Фролов шагал рядом с вагоном, махал столпившимся у окна ребятишкам, выглядал Марью за их головами, но не видел ее. Видел только мелькание ее платка, она хотела просунуться между ребятами, но они не понимали ее желания и крепче жались носами к стеклу. Поезд разгонялся, и Фролов все быстрее шел, и махал, и выглядывал Марию Андриановну, и по-прежнему видел ее платок, а ее самое не видел.