Владимир Муссалитин - Восемнадцатый скорый

Когда подняли Кутыргину, Антонина подумала, что, должно быть, бригадирскую пассию зацепили за главное. Кутыргина хотя и старалась держаться спокойно, когда Борисенко словно сознательно долго рылся в пачке писем, отыскивая те, что были нужны, но тем не менее волнение ее было заметно. Беспокойно вел себя и Муллоджанов, он оглядывался на задние ряды, беспокойно вертя чисто выбритой головой с оттопыренными ушами.

И лишь когда было зачитано последнее и стало ясно, что волнения были напрасны, Кутыргина шумно вздохнула и тонко, нервно рассмеялась. Подумаешь, тоже мне обвинения?! Почему проводник, вместо того чтобы предложить пассажиру чай и кусковой сахар, приносит ему сладкий чай. Так что в том худого? Не пустой ведь чай принесла! Почему она больше за чай с пассажиров взяла? Но так ей-то лучше знать, сколько она ложек сахару в каждый стакан положила. И вообще, какие мелочные люди пошли, из-за каких-то двух копеек шум поднимают, на марки почтовые, чтобы письмо это отправить, и то больше потратились!

Вот так язвительно комментировала Кутыргина письма, когда почувствовала, что опасность миновала, хотя пришлось изворачиваться, когда в одном из писем пассажир сообщал, что ему подсунули использованное белье — «китайку». Мужичонка тот был невзрачный, в старой одежонке, в стоптанных сапогах и, должно быть, первый раз ехал в купе. Ехать ему от Актюбинска до Бузулука каких-нибудь шесть часов, ну она и дала ему комплект, бывший в ходу, не новый же раскрывать. Подслеповатый, черт, а рассмотрел, крик на весь вагон поднял, еле успокоила. Думала, тем и кончилось, а он, пенсионеришка несчастный, взял и письмо вот настрочил. Ему-то что, а ей расхлебывать.

Худо бы пришлось Кутыргиной, если бы Муллоджанов не вступился за нее. Сказал, что факт этот ему известен и был строгий разговор с проводником Кутыргиной, хотя никакого такого разговора, конечно, не было. Кутыргина благодарными глазами посмотрела на бригадира.

— Это хорошо, что вы проявили расторопность, — обратился Борисенко к Муллоджанову. — Но лично меня не совсем устраивают объяснения Кутыргиной. Насколько я помню, мы говорим с ней об этом уже не первый раз. Пора бы самой сделать выводы, пока их не сделал кто-нибудь другой.

Кутыргина вскинула голову, вызывающе посмотрела на Борисенко.

— Подумаешь, напугали. Или вы думаете, ваша железка медом намазана. Это мы за нее, дураки, сами не знаем чего держимся, других сюда и на аркане не затащишь. Посмотрите, в каких условиях работаем. Или уже забыли?

Решив, что лучший метод защиты — нападение, Кутыргина отважно бросилась в атаку. Пусть потом попробует начальник резерва сделать ей что-нибудь, ведь не решится, потому что все расценят эти действия как расплату за критику. Сейчас нужно выбить из его рук все до единого козыря. Все. Глаза ее одержимо горели, Ей хотелось сказать начальнику резерва такое, чтобы сразу поставить его на свое место, но что? Что? У нее не было никаких слов в доказательство своей невиновности, своей правоты. Она чувствовала свое бессилие и, чтобы, чего доброго, не расплакаться вот тут, прилюдно, закусила губы, судорожно вздыхая.

Антонина пристально взглянула на пассию бригадира. Так и поверили, что Кутыргиной безразлична дорога, ее должность. Форма проводника давала ей возможность прикрывать свои махинации. Сама же откровенничала, мне бы, мол, дуре, сразу на дорогу идти, по мне эта работа, а я все чего-то выгадывала, чего-то искала.

Борисенко был обескуражен неожиданным выпадом Кутыргиной. Несколько растерянно, словно спрашивая совета у других, смотрел он в зал. Вот уж правду говорят, нахальство — второе счастье. Антонине даже стало неловко за начальника резерва, спасовавшего перед нахрапистой бабой. Такой бы да еще и власть!

— И чего с ней миндальничают! — сказала Женька.

Антонине тоже было досадно, что таких людей, как Кутыргина, держат на дороге. Но что поделаешь, если в проводники не по конкурсу отбирают. Таких, как Кутыргина, чтобы форму не позорили, на других тень не бросали, гнать бы в три шеи надо, но не гонят, потому что их, проводников, не хватает. И не только у них в резерве.

Против ожидания Женьки, да и самой Антонины, собрание резерва прошло весьма бурно. Закончилось оно поздно, в одиннадцатом часу вечера, но, несмотря на этот поздний час, люди не спешили расходиться.

Антонина остановилась возле одной из группок, в центре которой стояла взволнованная, раскрасневшаяся, не успевшая еще прийти в себя от недавнего выступления Люба Зайченко.