Владимир Муссалитин - Восемнадцатый скорый

Сейчас, заглянув в ее глаза, он ничего не увидел в них, кроме усталости взрослой, познавшей жизнь женщины. И ему стало жаль ее. Он подумал, что его уход будет не так прост, как казалось ему вначале. Все-таки семнадцать лет совместной жизни — не шутка. Каких-нибудь лет десять назад он бы не испытывал этого угрызения совести, Лидия была молода, а сейчас на что может рассчитывать она? У сверстников свои семьи. Надеяться, что подвернется удобный случай… Но подвернется ли он?

Она, кажется, читала его мысли. Отвела глаза в сторону и, глядя вскользь, поверх его плеча, сказала невесело:

— Мужчина бывает великодушным с женщиной дважды. Когда знакомится с ней и когда покидает.

Свое ли сказала или вычитанное, услышанное от кого-то, но Борисенко стало не по себе от этой горькой иронии. Неясна ему была своя вина перед женой, но судя по ее слезам, видимо, была.

Он собирался в этот вечер поставить последнюю точку в их отношениях, сказать Лидии все, что думает об их жизни. Но теперь не был уверен, что сможет завести этот разговор.

От Худяковых ушли за полночь. Андрей, словно почувствовав в нем собрата по несчастью, весь вечер неотступно следовал из комнаты в комнату за ним, сетовал, что они так редко встречаются, хотя надо бы чаще и лучше бы, конечно, без жен, вот так, вдвоем, потому что с бабами не то, не поговоришь по душам. Предлагал в ближайшую же субботу куда-нибудь вырваться на машине за город. На рыбалку или в горы. Борисенко молчал, знал, что в Андрее сейчас говорит вино и не позднее как утром он многое из того, с чем приставал к нему, забудет.

Андрей расчувствовался, лез целоваться, долго не отпускал его, пока не подступилась Зинаида и строгим голосом принялась отчитывать мужа. Андрей сразу же сник и, не пытаясь перечить супруге, нетвердой походкой прошел в угол и сел в кресло. Меньший Худяков, боясь, как бы, чего доброго, отец не задремал, то и дело подталкивал его под локоть. Худяков виновато улыбался, не понимая, чего от него хотят, рассеянно обводил глазами шумных гостей, словно недоумевая, по какому такому поводу они собрались нынче тут.

Вернувшись домой, Борисенко, лишь бы ни о чем не разговаривать с Лидией, тотчас прошел в свою комнату и, сославшись на головную боль, лег. Ему не спалось. Он слышал, как и она всю ночь ворочалась на своей софе в зале. «Что-то надо решать, — думал Борисенко. — Что-то надо делать. Но что, что?»

Ну хорошо, он разведется с Лидией, а дальше? Жить бобылем? Но его, кажется, такая перспектива не прельщает. Антонина? Однако какие шансы у него рассчитывать на удачу? Да, она нравится ему, даже, пожалуй, больше, но с какой, собственно говоря, стати ей связывать свою судьбу с ним? Разве мало ей молодых поклонников, с которыми куда как интереснее, веселее. Двадцать лет разницы — это все-таки немало. Ушел, давно ушел твой поезд, Иван, навязчиво прокручивалось в мозгу. Ему не хотелось верить этой горькой истине, но что поделаешь, если это так.

Борисенко долго ворочался, пытаясь отвлечь себя от мрачных мыслей, утешая себя тем, что не все еще потеряно, что никогда не поздно начать жизнь заново. Упорно вызывал в памяти различные примеры. В основном исторические, литературные. Они, эти примеры, обнадеживали, даже вселяли веру, но лишь до тех пор, пока не прикладывал их к действительности, собственной судьбе. Стоило примерить, и он тут же видел, как все глупо и смешно. Сколько разных толков и пересудов среди сослуживцев вызовет хотя бы тот же развод. Не обойдется без разбирательства в каких-нибудь инстанциях, без попытки примирить их. Изрядно потреплют нервы, вывернут душу наизнанку в поисках того, чего бы хотелось найти. И неизвестно, будет ли вознаграждение за все эти потравы души. Обретет ли он в конечном счете то, к чему так стремится, не будет ли это новым самообманом?

Терзаемый сомнениями, Борисенко заснул, скорее, забылся лишь под самое утро. Сон был бестолковый, тяжелый. Он будто бы выяснял отношения с Лидией, которая неожиданно оборачивалась то Зинаидой — «золотой рыбкой», то Антониной. И эта многоликая Лидия издевательски смеялась над ним, парализуя его своим дьявольским смехом. Он силился что-либо сказать, оборвать ее, но не мог, слова застревали где-то внутри.

Вернувшись из поездки, Антонина узнала, что во вторник, в 17 часов в красном уголке состоится общее собрание резерва.

— Ты смотри, как они тему обозначили, — сказала Женька, не отрываясь от белого листа объявления, вывешенного в коридоре над доской приказов. Крупными буквами там было написано: «Поговорим о престиже нашей профессии, о том, как лучше обслуживать пассажиров».