Максимилиан Кравков - Голубинский прииск

Вдруг срывается рябчик. С нервным трепетом крыл перепархивает в глубину хвои, садится на пихту. Я вижу дрожь потревоженного сучка и отчетливо различаю птицу.

Алешка, тащившийся сзади, мигом хватает ружье и кошачьим прыжком ныряет за кедр. Вот, перебегает к другому дереву. Теперь останавливается и медленно подымает ружейный ствол.

Молния ударяет в хвою. Бах! — разносится выстрел, раскатисто повторяемый лесом. Рябчик косо слетел к земле.

Между кедров мелькает Алешка, несется к подбитой добыче. Скрывается за кустами, и я слышу опять порывистое трепетание крыльев.

Взлетел — несомненно, ранен. Хруст преследующих шагов затихает, дремучая тишина опять возвращается в лес.

— У стали нет на него, — тепло улыбаюсь я.

Закуриваю в ожидании и внезапно испуганный и далекий крик жутко разносится в сумерках. Смолкает, точно придавленный. Нет, опять закричал короткими, заглушенными воплями.

Несчастье! С места я перепрыгиваю валежину, сдергиваю на ходу ружье, бросаюсь в трущобу хвои. Шарахаюсь от деревьев, царапаю лоб и руки и останавливаюсь, потеряв направление.

— Алешка! Держись! Бегу, о-го! — ору изо всех сил и жду ответа.

Рядом различаю громадный медвежий след, вдавившийся в мох. Он заметен даже во мраке тени. Моментально вытаскиваю пулевой патрон, сую его в ствол и захлопываю ружье.

— А-а-а! — отчаянно и протяжно подымается в тишине звенящий детский голос. Ужас охватывает меня с головы до ног.

Вздернув курок, я бегу, не разбирая препятствий. Падаю в ямы, ушибаюсь о сучья, с треском рву зацепившийся рукав.

Задохнувшись, вскакиваю на бугор. Рядом в кустах бултыхаются шумные всплески...

В неожиданной лесной озеринке, как в круглой чашке, зыбится черная вода. Круги серебристыми кольцами разбегаются к стенкам. А там, в середине, выныривает и скрывается утопающий Алешка...

Я отшвыриваю непонадобившееся ружье, кидаюсь к воронке провала. Нет, не дотянуться мне до лица с безумно вытаращенными глазами!

Но у самой воды из почвы торчит узловатый корень. За него я цепляюсь рукой и прыгаю в озерко. Сразу ухаю с головой в ледяную пучину. Выныриваю и хватаю облипшие волосы мальчика...

И побегал же я потом, собирая костер! Даже придерживал, помню, рукой стучавшую от озноба зубами челюсть!

Алешка лежит врастяжку, стонет и всхлипывает. Скоро он оживет совсем. Уже спрашивал меня о своем ружье. Утонуло оно или нет.

— Вот оно, вот! Успокойся, малец. Повисло на ветке, когда ты летел в болото!

Буйный огонь вырывается из костра. Гривою искр мечется в темноту, озаряя сомкнувшиеся деревья.

Я взглянул повыше себя, онемел и боюсь испугать видение...

Колоссальный кедр навалился над ямой и глубоким окошком белеет старинный проруб, сделанный топором в его чешуйчатой коре.

— Максимовский шурф! — ахаю я и вскакиваю.

Нет, это не призрак. Дрожащими пальцами я ощупываю широкую затесь, заплывшую каплями остеклевшей смолы. А под деревом не болото, а шурф. Настоящий и древний шурф, окруженный навалом из красной, золотоносной глины.

Во мне разбегается много мыслей и сплетаются ярко в одну:

Не снесут теперь Голубинский припек!