Борис Микулич - Стойкость

— Когда к нам? — спросила одна.

— Через две недели! Отпуск нам дают, козочка моя хорошая.

— Через две недели?!

В голосе девчины прозвучало удивление, а подружки ее перебросились насмешливыми взглядами. Свищ это за­метил и недоуменно спросил:

— Что с вами, девчата?

— Ведь наша бригада подъемники смонтировать обе­щала. Да не смонтировала!

— Не смонтировали? Да мы ж за девять дней... — хо­тел было он похвастаться, но сдержался и почесал за ухом.— Работнички! — добавил с иронией.

Они пошли дальше вместе. Он расспрашивал о новостях в прокатном, а они интересовались домной. Шутки сыпались одна за другой, но Свищ уже думал о том, что отдых ему придется отложить. Они шли по центральному шоссе. Навстречу им надвигался теплый июльский вечер, огни комбината, поселков, соцгорода. Где-то на крыльце барака бренчала балалайка. Издалека доносилась мелодия музыкальной радиопередачи. Иных звуков они не слыша­ли, ибо привыкли к ним с первых дней. А эта музыка да­вала предвкушение отдыха и веселья. Прислушавшись к ней, они даже замедлили шаги и замолчали.

В это же самое время по другой дороге шли Берзинь и Аверин. Они подошли к перекрестку, на котором был установлен громкоговоритель, и задержались здесь, чтобы послушать до конца мелодию. Она лилась стремительной и радостной волной и,— возможно, так казалось только им двоим,— захватывала душу своим трепетным форте. Все пело, все гремело в них самих и вокруг.

Аверин посмотрел на Берзинь, и она, как будто ощу­тив тепло его взгляда, подняла на него глаза.

— Яша!.. Мы опоздаем...

— Не опоздаем, Валька. Предстоит большой, как гово­рится, разговор. Успеем.

Взявшись за руки, они тихими шагами направились к интернату ответственных работников. Он иногда посма­тривал на нее и — удивительное дело! — открывал в ее лице новые и новые черточки того, что так нравилось ему в ней.

А в квартире Кравченко было уже много людей. Часа два как он перебрался домой из больницы, и вот собра­лись товарищи, чтобы вместе провести этот вечер за дру­жеской беседой. Чаще всего, пожалуй, в разговор вступал Долматов, припоминая разные истории из своей жизни. Крымкович даже здесь не мог забыть о делах и завел речь с Тасей об организации комбинатовекого молочного хозяй­ства. И тут его замечания показали хорошую осведомлен­ность. В соседней комнате Бурдюк катал Славку на спине, а мальчуган нещадно хлестал своего двуногого коня мох­натым полотенцем. В столовой Тасина подружка накры­вала стол. Ей помогал кучерявый парень в футболке, культработник рудника, горячо утверждавший, что ужин удастся лишь тогда, когда на столе будет выситься букет цветов. Да кувшин с цветами занимал много места, и хло­потливая хозяйка удалила его на окно.

В самый разгар вечера, когда Долматов уже держал в руке рюмку и собирался было поведать еще одну исто­рию из своей жизни, пришли Берзинь и Аверин. Их встре­тили веселыми возгласами, кто-то пошутил насчет того, что они слишком долго ходят вдвоем, и в квартире стало шумнее. Аверин очутился около Крымковича и сказал ему:

— У подъезда мы встретили какого-то человека. Уви­дел нас, за угол спрятался. Мы подождали, но он больше не показался.

— Должно быть, подвыпивший,— через стол кинула Валька.

Кравченко услышал это и тревожно посмотрел на Крымковича. Их взгляды встретились. Крымкович заста­вил себя улыбнуться и кивнул головой, как бы говоря: не беспокойся. Но Кравченко настойчиво смотрел на него. Тогда Крымкович, чтобы успокоить его, поднялся из-за стола.

— Пойду посмотрю. Возможно, дело какое ко мне.

— По делу позвонили бы.

Но Крымкович вышел.

В полумраке увидел человека. Тот хотел бежать, но Крымкович застал его столь неожиданно, что скрываться было бессмысленно. Крымкович вгляделся в лицо, заме­тил, как мелко дрожит у человека нижняя губа.

— Вы ко мне, товарищ?

Человек понурился, втянул голову в плечи и как-то растерянно промолвил:

— Мне все равно к кому... я хотел к товарищу Крав­ченко... Я не могу больше молчать!

Человек вдруг вцепился в локоть Крымковича, голос его был переполнен отчаянием и страхом:

— Я только выбился в люди, только на ноги встал. Я ведь хотел стать человеком!

— Вы совершили что-то плохое? — осторожно спросил Крымкович.

Человек молчал. Крымкович догадывался, что человек борется с самим собой, что ему что-то мешает и давит его и он хочет избавиться от этой тяжести, а сил не хва­тает.

— Зайдемте в дом, — сказал Крымкович.