Варлен Стронгин - Вечный всадник

— Это вы?

Фигура утвердительно кивнула головой и спокойно произнесла:

— А вы от князя Васильчикова?

— Нет, — еле вымолвил побледневший учитель, сердце которого от сильного волнения чуть не остановилось.

— А я думал, вас прислал князь, — вздохнула фигура.

— Нет, я сам пришел, — с трудом произнес учитель. — И кажется, не опоздал. Сегодня еще двадцать шестое!

— Да, завтра двадцать седьмое, — к удивлению Игоря Анатольевича, сравнительно спокойно констатировала фигура. — И вы знаете, что здесь будет?

— Конечно! — покраснел учитель и почувствовал, что силы постепенно возвращаются к нему. — Простите, Михаил Юрьевич, но я пришел ради того, чтобы сказать вам все, что думаю. Можно?

— Пожалуйста, я подожду, — разрешила фигура.

— Что я хотел сказать, Михаил Юрьевич, — волнуясь начал учитель, — вам жить надо! Вы еще столько напишете! Завтра дуэль. Но неужели нельзя ее избежать? Можно! Я уверен в этом. Многое от вас зависит! Вы живете рядом со своим петербургским другом князем Васильчиковым, товарищем по военному училищу Мартыновым. Прибыв в часть, вы обрадовались встрече с ним и воскликнули: «Мартышка здесь!» Ведь правда же?

— Кажется, было такое, — согласилась фигура.

— Ну вот, — более уверенно продолжал учитель. — Еще скажу. Летние месяцы в Пятигорске наполнены жизнью. Приезжает много прелестных женщин. Вы одновременно флиртуете с француженкой, с дамой из Петербурга… Может, вы хотите забыться, заглушить боль раны от погубленной любви к Кате Сушковой? Я вас понимаю. Она теперь недоступна. Екатерина Александровна Хвостова — верная супруга умного и состоятельного дипломата. Кстати, в своих посвящениях вы прибегаете к буквенным обозначениям, например Н. Ф. И. Сколько потом сил и времени затратят ученые, чтобы расшифровать их, через сколько мук и препятствий пройдут они на пути к разгадке. Поэтому будьте добры, если возможно, указывайте имена и фамилии полностью. Я отвлекся. Мы говорили о вашей сердечной ране. А может, вас раздражает местное общество, чванливое и напыщенное, и, чтобы забыться, вы продолжаете любовные игры с его женской половиной?

Фигура опустила голову, то ли соглашаясь с учителем, то ли стараясь не мешать ему.

— Я прав? — остановился учитель, но, не услышав возражений, продолжал: — От вас достается и мужчинам. Вы часто задеваете поручика Лисаневича. Вы томитесь по литературной работе, пишете в Тарханы: «Я все надеюсь, милая бабушка, что мне все-таки выйдет прощение и я смогу выйти в отставку». Но император Николай не простит вам отправки за границу молодой и красивой девушки, которую он метил в свои наложницы. Вы ждете прощения, а его все нет и нет. Отчаяние охватывает вас. И даже воспетые вами горы порой кажутся тюремными стенами, их хочется преодолеть и оказаться на воле. В доме генерала Верзилина, где собирается местное общество, ваши стихи слушает профессор медицины Дядьковский и восклицает: «Что за человек! Этакий умница! А стихи его музыка, но тоскующая».

Тоска железными оковами сжимает вашу душу. Извините, Михаил Юрьевич, но избавиться от них, избавиться любым путем стараетесь вы в вихре балов, любовных романов и саркастических выпадов. Вы забыли свои признания Наталье Николаевне Пушкиной о том, что иногда бывали несправедливы к людям. Видимо, правильно говорят старики, что в молодые годы больше живешь собой, о людях начинаешь думать позже, с годами, но вы — поэт, вы чувствуете человеческие души лучше и глубже большинства смертных. И только оковы военной службы, пребывание в пошлейшем обществе породили отчаяние, и в результате вы порою чрезмерно раздражительны.

Фигура в отчаянии развела руками.

— Я вас понимаю, Михаил Юрьевич, трудно сдержаться, — смутился Игорь Анатольевич, — но надо. Мартынов любит наряжаться в черкесский костюм, подчеркивающий статность, покрасоваться собой. Он недалек, примитивен, ограничен своим «я», для него не играет роли ваш талант, но он вам не враг. Мартынов просит не шутить над ним в присутствии женщин. Он увлечен одной из дочерей генерала Верзилина. Напыщен. Смешон. И бог с ним. Проявите к нему снисходительность. Великие люди обычно добры и снисходительны к менее одаренным. Но дикая тоска и предчувствие неминуемой беды мутит ваш ум, разрывает душу, вы взволнованны, раздражительны, не можете успокоиться, не владеете своими эмоциями и с издевкой говорите о Мартынове: «Этот горец с большим кинжалом!» Горец! Сейчас это слово звучит по-доброму, даже гордо. А в ваши времена военные называли горцев хищниками, то есть звероподобными существами. Сорвалась неловкая фраза. Можно отшутиться, извиниться, наконец. Мартынов опять просит вас не шутить подобным образом при дамах. В доме генерала Верзилина, где происходил этот разговор, воцарилось молчание. Все ждали ваш ответ. Извините, Михаил Юрьевич, поступить мудро и тактично вы не смогли — по молодости своей, по душевному расстройству. Не могли? А может, не хотели, мучимые предчувствием гибели и невольно стремящиеся к ней?! По рассказу падчерицы генерала Верзилина, в тот решающий момент вы с вызовом, с пренебрежением в голосе спросили Мартынова: «Что же, на дуэль, что ли, вызовешь меня за это?» Мартынов сказал «да». Каким страшным и убийственным может быть это слово «да», чаще всего означающее совсем обратное. Умереть, прожив четверть века, несправедливо и вдвойне обидно уйти из жизни, не отдав ей весь пыл своей души. Я не поучаю вас, Михаил Юрьевич, а говорю так только потому, что знаю, кто вы в поэзии и кем могли бы стать еще. Нелепо погибать из-за случайной ссоры. Завтра дуэль, еще можно предотвратить ее, сдержите себя, сдержите, Михаил Юрьевич! Михаил Юрьевич!!