Варлен Стронгин - Вечный всадник

— Вам какой город? — спрашивала телефонистка.

— Мне Москву! — гордо и громко произносил Степан. — Номер 200-27-84!

— Еще раз повторите, не так быстро, — попросила телефонистка.

— Пожалуйста, — повышал голос Степан. — Москва! Номер 200-27-84! Успели записать?

— Успела.

— Спасибо, девушка. Я буду ждать.

Степан победным взглядом окидывал других абонентов, ожидающих разговоров с Гальяновкой, Сосновкой и Беклешами, садился на стул плотно, прижимая спину к стенке стула, как бы сливаясь с ним и олицетворяя этим торжественность момента. Через некоторое время телефонистка сообщала, что московский номер не отвечает.

— Москва не отвечает? — вслух задумывался Степан. — Значит, снова его нет дома. Замотался, бедняга! Но ничего не поделаешь. Такая у него дипломатическая служба. Где он сейчас? В Замбии или Кампучии? Наверно, в Никарагуа. Горячая точка планеты! Спасибо, девушка! Я через недельку снова зайду!

Степан появлялся на почте регулярно, но никак не мог застать дома своего закадычного друга, тужил об этом, но не унывал, не сомневаясь, что слух о нем дойдет до заветной троицы и она сама решит принять в свою компанию Степана Мышкина как человека интересного, с которым поддерживает дружбу даже дипломат из Москвы. Степан не только гордился этим знакомством, оно согревало его душу, вселяя какую-то надежду на иную, более интересную обстановкой и событиями жизнь. Он настолько верил в эту дружбу, что порою забывал, что ее не существует и нет у него никакого знакомого дипломата. Московский телефон он называл правильно, но принадлежал этот номер моряку из Мурманского пароходства. Степан познакомился с ним действительно в поезде, в купе, они с ним действительно сидели в вагоне-ресторане, угощал моряк, и говорил в основном он:

— Понимаешь, вот какая картина. Треска, понимаешь? В больших жестяных банках. Вздутая банка — нам остается, хорошая идет… Понимаешь? Жена, дочка у меня, понимаешь? Я девять месяцев в году в море. Понимаешь? А то и все тринадцать! Однажды прилетаю из Лас-Пальмаса, подменили нас там, прилетаю, а дома никого. Ни моей жены, ни моей дочери! Понимаешь?! Вот такая картина! Будем здоровы! А зачем здоровье, зачем деньги, когда нету ни жены, ни моей… этой. Ну, ты понимаешь. А с другой стороны, как же без денег! Жена говорила: «Хватит кататься, устраивайся на работу в Москве». Устраивайся? А на сколько?! К чертовой матери! «Я моряк, говорю. Понимаешь?» Никто ничего не понимает и понимать не хочет! Ну хоть ты понимаешь?!

— Понимаю, понимаю, дело житейское, — успокаивал его Степан. — Нелегко тебе.

— Нелегко… Да, мне нелегко… А кому легко?! — багровел моряк. — Вздутая банка остается нам… Ах да, я про это уже говорил. Вот такая картина. Будешь в Москве — звони. Если застанешь. Мне теперь делать нечего. Запиши телефон.

Степан записал телефон, не раз вспоминал об этом моряке, но постепенно образ его стирался в его памяти — и из человека с грубыми чертами, с темно-красным от морских ветров и загара лицом он превращался сначала в моряка нежного, обаятельного, похожего на артиста Киндинова, а позднее на Соломина из кинофильма «Адъютант его превосходительства», человека интеллигентного и светского, но нашего и не иначе как дипломата, знакомство с которым было не только приятным, но и престижным.

Степан Мышкин посмотрел вслед удаляющейся троице и вздохнул: «Ну ничего, вот вернется мой из Гватемалы — уж с ним я душу отведу, посидим, поговорим вдосталь!»

Успокоенный этой мыслью, Степан шел домой, тоска на время отступала, но потом с новой силой охватывала душу, особенно зимой, когда за окном было темно, мела пурга и острее чувствовалось одиночество. Подняв воротник и опустив голову, Степан вышел из дома и быстрыми шагами направлялся к переговорному пункту.

— Вам чего, гражданин? — спросила у Степана Мышкина телефонистка. — Не видите, я разговариваю.

— Вижу. Но я Москву жду.

— Ждите. Когда соединят, вас вызовут.

— Час уже жду.

— Мы не виноваты. Канал занят.

— Так сколько же еще ждать?

— Я сказала — ждите! Не можете — сниму ваш заказ!

— Что вы, я подожду! — покраснел Степан. — Мне обязательно надо дозвониться!

— Тогда ждите, — сказала телефонистка и повернулась к женщине, разговор с которой прервал Степан Мышкин.

— Я их сама видела, — стала объяснять женщина, — он коляску катит, а она рядом идет, вроде как невеста. А сама, бесстыжая, ни на кого не обращает внимания. Он ей все говорит, говорит, а думали — приличный человек. Жена на похороны уехала, а он с молодой связался. И еще работает в исполкоме. Вот какие теперь времена!