Владимир Исаков - Дом на берегу

Сперва он ходил, глядя, как мы собираем ягоды, нюхал их, но попробовать не решался. Тогда Ирина подозвала пса и дала ему целую пригоршню черники. Алтай попробовал, вошел во вкус и, улегшись, держа лапами черничник, принялся сам с деловым видом искать, рвать и есть ягоды.

Потом, когда мы стали ездить в Дубок за малиной, он научился есть и малину. Но больше всего, пожалуй, он отличился на бруснике.

Как-то, чтобы дать Алтаю набегаться, мы стали ходить с ним на аэродром. Аэродром — большая поляна на краю города. Два раза в день, около обеда, здесь садится самолет, а в остальное время это прекрасное место для гуляний.

Неожиданно во время своих прогулок мы обнаружили на аэродроме бруснику. Первым обнаружил ее, конечно, Алтай. Он все время бегал в конец поля, рыскал меж кочек и что-то жевал. Брусника была еще недозрелой, кисловатой, но Алтай был доволен и этим. Позже, к осени, когда к нам приехали бабушки, они набрали здесь несколько корзин ягод, и всю зиму мы ели дома моченую бруснику с аэродрома.

Люди, которые никогда не держали пойнтера, фокстерьера или хотя бы дворнягу, не подозревают того, что мир, в сущности, густо населен собаками. Что касается нас, с помощью Алтая мы быстро познакомились с сотнями осташковских собак. Поначалу, как водится, мы решили попробовать не давать ему нюхаться с дворнягами. В принципе это хорошее намерение, но для охотничьей собаки оно трудно выполнимо.

Начать с того, что в Осташкове Алтай вообще был единственным пойнтером. Когда мы выходили на прогулку и он, блестя шкурой, словно породистый конь, высоко поднимал голову и нетерпеливо переступал на месте, вокруг него на почтительном расстоянии неизменно начинала собираться толпа собак. Тут были и настоящие охотничьи псы, но больше всего в этой толпе было, конечно, дворняг.

Недалеко от нас, около магазина, у собак было что-то вроде клуба. Кто только не приходил к этому магазину вместе со своими хозяевами! Приходила старая рыжая дворняга, ступая след в след за сгорбившимся, древним, как мир, стариком с хозяйственной сумкой. Приходила кокетливая, с волочащимися по земле ушами спаниель. Приходили лайки и гончие знакомых охотников. Приходили десятки всевозможных Флейт, Налетов, Диков, Тузиков, Жучек…

Разумеется, мы не позволяли Алтаю слоняться в этой толпе, но, проходя мимо, он все-таки успевал завязать с кем-нибудь шапочное знакомство. Ближайшим его другом оказался беспризорный Шарик из нашего двора. Шарик жил на улице, спал на выброшенном кем-то пружинном матраце, кормился хлебом и костями, которые приносили ему мальчишки. Суровая бездомная жизнь выработала у Шарика необыкновенную самостоятельность. Он ходил по всему городу, знал всех собак и вообще делал все, что ему заблагорассудится.

Вскоре мы поняли, что Алтай страшно завидует такой жизни. Целыми часами, лежа грудью на подоконнике, он смотрел вниз, во двор, и, наверное, мысленно участвовал во всех приключениях Шарика. Мы поколебались и решили предоставить ему эту возможность. Весь день Алтай, ошалев от счастья, резвился во дворе, играл с Шариком, бегал куда-то, но к вечеру, проголодавшись и промокнув до костей, он начал все чаще посматривать на свои окна. Мы не звали Алтая, вообще не интересовались его судьбой, и чем дальше, тем больше это, по-видимому, начинало беспокоить его. Несколько раз он забегал в подъезд, поднимался по лестнице и снова убегал на улицу. Наконец, уже в темноте, он начал царапаться и скулить под дверью.

Честно говоря, весь день мы только и ждали этого мгновения, но теперь, набравшись суровости, я остановил Ирину, когда она торопливо пошла открывать дверь. Надо было, чтобы пес прочувствовал все «прелести» бездомной жизни. Целых полчаса мы сидели и слушали, как Алтай в отчаянии ходит под дверью и просится в теплую кухню, к запахам хлеба и супа. Зато как велика была его радость, когда он снова оказался дома, на своем месте, возле своих хозяев!

На следующий день он, впрочем, снова лежал на подоконнике и смотрел на улицу, но, мне кажется, нам все-таки удалось поубавить его зависть к Шарику.

Много знакомых собак живет у нас на улице, по которой мы ходим к озеру, от дома к своей лодке. Маленькие шавки, громко лающие из-под ворот; старые ленивые псы, греющиеся на солнышке; рыжая лохматая собака, сердито бросающаяся на каждого прохожего. С некоторыми из них можно постоять, при виде других, наоборот, надо нагнуться и сделать вид, что собираешься запустить камнем. Мы наперечет знаем всех этих собак и шутя обращаем в бегство самых свирепых забияк. Алтай приучил нас спокойно относиться ко всему, так как уверенность человека в себе завораживает и покоряет другие существа.