Владимир Исаков - Дом на берегу

Тут я сделал попытку напомнить ему про его первоначальные позиции. Сначала у нас просто состоялась небольшая беседа.

— Алтай, — спросил я. — А где твое место?

Он прекрасно понял, о чем речь, но сделал вид, что ничего не слышит и рассматривает пушинку на диване.

— На место, — строже повторил я.

Он посмотрел на меня, повел носом и отвернулся. Его взгляд должен был означать примерно следующее: ни за какие коврижки.

— Посмотрим, — сказал я и, показав кусок сахару, положил в его угол.

Алтай полежал, поколебался, но все-таки спрыгнул на пол и принялся хрустеть сахаром. Съев сахар, он потянулся, сладко зевнул и как ни в чем не бывало снова забрался на диван.

Ночью, когда Алтая пришлось все же выселить обратно в его угол, он показал нам, как его жестоко обидели: громко вздыхал, тряс шерстью, ходил вокруг дивана и не давал спать никому в квартире.

Обдумав дело со всех сторон, мы решили переселить Алтая на кухню. Там стояли его тарелки, пахло супом и мясом и ему часто что-нибудь перепадало. Я перенес его коврик и положил в угол к батарее. Надо сказать, что в ту зиму мы сидели дома в полушубках, а Алтай со своей шелковой шкурой очень любил тепло. Он прижался к батарее, закряхтел от удовольствия, но про диван все-таки не забыл. Стоило отвернуться, он тихонько открывал дверь, пробирался мимо нас и оказывался на любимом месте.

Оставалось последнее средство. Мы купили коровью ногу, сварили ее и весь этот огромный мосол отдали Алтаю. Он был счастлив. Он улыбался, сиял глазами и бил хвостом о стены. Его мечтой, наверное, было взять эту кость и лечь с ней на диване. Но кость, как и задумано, была слишком тяжелой. Она лежала у него в углу, и волей-неволей ее приходилось сторожить.

Мы не учли две детали. С одной стороны, Алтай рос. С другой — кость с каждым днем понемногу становилась все меньше. Однажды я услышал раздававшееся где-то рядом звонкое причмокиванье. Заглянул и увидел такую картину: Алтай лежал посреди дивана и грыз большую грязную кость. Разумеется, он был наверху блаженства.

Пришлось взять кожаный поводок и привязать кость к батарее. От кости, как известно, уйти трудно. Алтай начал привыкать к месту на кухне. Но иногда, вспомнив старое, он все-таки любит полежать и повздыхать на диване.

Рядом с нашим домом есть большое сухое болото. Рано утром, чуть поднимется солнце, мы с Алтаем идем сюда — счастливые и свободные, как и полагается всем охотникам. Это лучшие минуты во всей нашей жизни. На болоте тепло, блестит роса, пестреют цветы, поют птицы. В тихом воздухе неподвижно стоят сотни запахов: каждого воробья, каждой ласточки, каждого одуванчика, каждой былинки. К сожалению, этот мир запахов недоступен человеку. Я признаю свое бессилие и смотрю на Алтая.

Он стоит, вытянув нос, и некоторое время как бы изучает все болото. При этом он, конечно, переполнен восторгом, волнуется и начинает дрожать от нетерпения.

— Вперед… — негромко говорю я.

Он срывается с места и мчится куда-то в дальний конец болота. Прыжками, почти не касаясь земли, не замечая ни осоки, ни кустов, ни кочек. Мелькает пестрая спина, развеваются уши — теперь только успевай смотреть, как пес летает в траве. Я иду по тропинке, рву цветы и даю Алтаю полную свободу — после сидения в квартире ему надо выбегаться.

На болоте живет множество воробьев и ласточек. Они мирно ковыряются в земле, выуживают червей, ловят мошек. Все это продолжается до тех пор, пока не появляется Алтай. Не теряя времени, он сразу принимается за охоту. С дальнего конца болота до него, видимо, доносит воробьиный дух. Он бросается туда и поднимает целую стаю. Но вот беда — воробьи летят врассыпную и рассаживаются по кустам ольхи. Он долго стоит, смотрит вверх, крутит мордой и не знает, что делать. Может, полаять? Алтай оглядывается и смотрит на меня — не дам ли я какого-нибудь совета…

Но тут до него доносит другой запах. Он бросает воробьев и крадется к большой кочке. Оттуда поднимается ласточка. Она летит низко, часто садится и, кажется, если приналечь, можно вот-вот схватить ее за хвост. Алтай долго летает за ласточкой, выписывает замысловатые круги и восьмерки и наконец, высунув язык, останавливается посреди болота.

«Нет, это не охота, — наверное, думает он. — Все от меня разбегаются. Пожалуй, с хозяином интереснее…»

Тут я беру свисток и издаю длинный пронзительный свист. Алтай со всех ног бросается ко мне. В левом кармане брюк у меня всегда с собой маленькие, вроде сухариков, кусочки сушеного мяса. Он хорошо знает об этом и сразу посматривает на карман. Но мясо надо заработать.