Яков Ильичёв - Сиваш

Слащев прищурил глаз, будто хотел сказать: «А зачем полез за Днепр?» Врангель продолжал:

— Стратегический план большевиков, благодаря хорошо поставленной нами агентуре, был нам заранее известен: главной массой сил, конницей Буденного из Каховки, прорваться в тыл моей армии, захватить перешейки, отрезать от Крыма. Я решил со своей стороны дать противнику оттянуться возможно глубже от Днепра к перешейкам…

Слащев ухмыльнулся, радостно приоткрыл рот. «Врешь, скотина! Дали в рыло, вот и решил!»

Глухо позванивали над мягким ковриком шпоры Врангеля.

— Я решил так, не считаясь с тем, что временно наши армии могли оказаться отрезанными от своей базы. Я решил сосредоточить ударную группу, обрушиться и прижать противника к Сивашу!

«Все как по маслу у подлеца», — Слащев даже помотал головой. Врангель четко диктовал:

— Развивая чрезвычайно энергичное наступление, конница Буденного, подкрепленная двумя пехотными дивизиями, глубоко проникла в наш тыл и передовыми частями к вечеру вышла на линию железной дороги в районе Сальково… Здесь противник случайно захватил наш подвижной состав и некоторые тыловые учреждения.

«Случайно! Каково!» Широко раскрыв глаза, Слащев смотрел на черкеску и думал, что и Деникин, и Колчак, и Врангель — все они ужасные дураки и воображалы: бегали, ловили за хвост историю, а конец один… В критический момент зовут на помощь его, Слащева… Пожалуй, зря он весной отказался от власти — в пользу Врангеля. Правда, за того стояли французы и англичане. Но нужно было с полком пройти по Крыму, уложить всю сволочь и этого аристократа тоже убрать. Зря не вылезать из Крыма. Может, был бы толк…

Между тем взволнованный Врангель возвысил голос:

— Красные, видимо, считали свое дело выигранным. И вчера по радио отдается приказ красной коннице преследовать, как они говорят, белогвардейские… банды, чтобы не дать им возможности сесть на корабли… Однако ночным переходом, заслонившись с севера Донским корпусом, удачно отбивавшим атаки Второй Конной, наша ударная группа неожиданно подошла к расположившимся на ночлег в районе Сальково красным… С рассветом мы неожиданно развернулись на высоте возле станции Рыково, атаковали, прижали…

«И бежали… — Слащев отвернулся и высунул язык. — Вот ведь каналья, глазом не моргнет!»

Врангель с ненавистью посмотрел на вспотевшего репортера.

— Пишите скорей: после полудня противник атаковал нас по всему фронту… всеми армиями… Хватил мороз до десяти градусов. Станции разбиты, цистерны замерзли, паровозы потухли — эвакуация наша остановилась… Я приказал держаться… Мои войска отступили, взорвали мосты и заняли старые прекрасные позиции…

«Кажется, он еще верит в себя». Слащев вдумался в то, что сказал Врангель, и вдруг отчетливо понял, что любой, самый лучший план обороны не спасет, только продлит агонию. Между тем Врангель громко, грозно, уверенно продолжал говорить, что, поставив в свои ряды пополнения из запасных, приведя себя в порядок и отдохнув после беспрерывных пятимесячных боев, армия будет ждать желанного часа — нанести врагу последний удар; что, возможно, противник попытается атаковать, но встретит должный отпор; позиции Сиваша и Перекопа несокрушимы, у красных не хватит ни живой силы, ни техники, чтобы взять их; войска всей совдепии не страшны Крыму. Он, Врангель, может спокойно зимовать в Крыму.

— Большевизм угрожает Западу, как и нам, я уверен, что Запад оценит нашу роль. Предстоят лишения. Население поделит их с армией. Малодушию и ропоту нет места. Я призываю всех не сомневаться в торжестве!

Врангель окончил, возбужденный, глаза горят. Однако едва ушел измученный репортер, как правитель, сам измученный, упал на стул. Волчьи глаза еще шире раскрылись, уставились на Слащева.

«Он растерян», — понял Слащев. Врангель вдруг вскочил как подброшенный, подбежал к карте. Решил совершить рокировку войск. Более крупные силы, Кутепова, перевести с Чонгара на Перекоп, а корпус Драценко — с Перекопа на Чонгар; рокировку войск и защиту Крыма официально возложить на Кутепова, сам же поедет в Севастополь, к союзникам, к правительству и к прочим делам…

«Ну и черт с тобой, правильно, — подумал Слащев. — И мне тут нечего делать. Я дал свой план. Тут насмерть надо драться — некуда уходить».

В Строгановку, в села окрест, к Сивашу подходили красные войска — все больше и больше.

Шли по проселочным мерзлым дорогам из степи, от Днепра. Под знаменами в строю, поколыхивая стволами винтовок, тяжело дыша, брела измученная пехота.