Яков Ильичёв - Турецкий караван

Ныне, борясь за свое существование, приходится признать покровительство победившего цивилизованного Запада. Той же Англии. Или Америки, если соблаговолит наконец принять над Турцией руководство. А может, войти в союз с Францией?

Почему он оказался тогда пленником на Мальте, не ушел в Анатолию, в Ангору, как того требовал Кемаль? Тогда в Константинополе люди, посланные начальником английской тайной полиции, прибыли на автомобилях, вошли в меджлис и потребовали выдачи Рауфа и других застрявших в здании депутатов. Полицейские ожидали внизу. А наверху совещалась группа сторонников Кемаля. Все старались убедить Рауфа немедленно бежать. Кто-то принес ему штатский костюм — переодеться. Из здания палаты можно было пройти в сенат, оттуда на улицу. Один из офицеров был особенно настойчив: есть четыре лодки с экипажами из верных аджарцев; как только Рауф выйдет, переодетый, и сядет в лодку, он окажется в безопасности. Час обсуждали. Рауф остался тверд — не хотел уходить от англичан, с которыми подписал перемирие. Сорок депутатов ушли в Анатолию, скрылись. А он сделает другое. Рауф высказал оригинальную мысль: напав на меджлис, англичане нарушили соглашение о перемирии; пусть письменно заявят, что силой взяли его, Рауфа. Кажется, все восхитились, кто-то пошел вниз к полицейским. Рауфа увели, потом увезли… Ничего страшного. Ведь еще перед Мудросом он признался англичанину Тоунсхенду: «Турция желает дружбы Англии и просит о ее покровительстве».

Приятное и удобное изгнание на Мальте ознаменовалось продолжительными беседами, обедами, прогулками с англичанами, превратилось в отдых, насыщенный новыми идеями. Теперь, когда Рауф вернулся из ссылки и Кемаль вызвал его в Ангору, открылась возможность самому привлекать к своим идеям Собрание и членов Совета векилей. Да! Вопреки Мустафе Кемалю!

Рауфа и Кемаля народ считал соратниками, братьями. Действительно, вместе начинали движение; после Мудросского перемирия, оказавшись в Анатолии, они в городе Амасье совещались ночью в комнате без свечей — это было известное теперь «совещание в темной комнате», — поклялись спасти родину, подписали воззвание к народу. Рауфу уже тогда многое не нравилось во взглядах Мустафы, и он подписал воззвание только утром, после долгих колебаний. Мустафа слишком прямолинеен и самонадеян, грубит Западу, пренебрежителен к Вильсону и всей Америке. Связался с Москвой. Все думали, что его письма Ленину — лишь тонкая дипломатия и имеют конечной целью добиться уступок от Запада. Но Мустафа зашел далеко, получает от Советов золото, оружие и надеется силой вытеснить из пределов новой Турции войска западных держав. Жестокая ошибка! Крестьянское разутое, безоружное войско Мустафы, хотя бы и дуло во всю щеку, не сделает бури и не отгонит британский флот, который, в сущности, и не нужно отгонять — пусть станет защитой Турции!

С самого начала национального движения Мустафа взял власть и чем дальше, тем крепче забирает ее. Он вокруг пальца обвел своих ближайших товарищей, Рауфа и Рефета, прикинулся защитником ислама, тогда как дальней скрытой целью его было и есть разрушение султаната, всех мусульманских установлений. Он навлек множество бед на страну, вызвал восстания и мятежи.

Когда греческая армия подошла к Ангоре, казалось, что песенка Мустафы спета. Но — победа на Сакарье, и он стал просто невыносим, потребовал продлить чрезвычайные полномочия, подчинил себе Собрание и Представительный комитет, забыл друзей.

В Ангоре Мустафа встретил его на вокзале. Они демонстративно обнялись… В те первые дни еще не было мысли устранить Мустафу. Только завоевать, склонить: «Брат Мустафа, ради старой дружбы, образумься! Нельзя же так: ты заставил нацию наделить тебя верховной властью, ты — диктатор!» Но теперь ясно: его нужно изолировать. Открытая попытка, однако, может стоить головы: Мустафа — человек решительный, взял вот, не постеснялся и в качестве ответной меры арестовал в Конье, Самсуне, везде всех английских агентов и офицеров.

Вокзал в Тифлисе — на левом берегу Куры. Поезд остановился, в вагон Фрунзе вошли двое — командир и с ним человек в фуражке, в пальто. Назвался:

— Легран, представитель Наркоминдела России.

Привокзальная площадь несла запахи бензина и навоза. Фаэтоны, пролетки, блещущие на солнце авто. Фрунзе с советниками, Ваней и Леграном сел в автомобиль. Покатили.

Коричнево-изумрудный город лежал в котловине. По ней текла желтая река. Вокзальное шоссе — Легран называл — вело, мимо лесопилки, паркетной фабрики, на длинную Елизаветинскую улицу. Поехали вниз, к реке, к Большому Верийскому мосту. Посреди Куры тянулись узкие зеленые острова, как крокодилы…