Анатолий Полянский - Село милосердия

И девчата, словно до сих пор им не хватало уверенности, загалдели:

— Нам ли пугаться?

— Что они, те немцы, с нами сделают?

— Разве ж мы не дома!..

Горунович изумленно глядела на своих всегда послушных подопечных.

— Тихо, девчата, — остановила она их. — Вы… — голос предательски дрогнул. — Вот что я вам скажу: немцы нас тоже давно увидели. Раз до сих пор не явились, значит, вроде признали и нас могильщиками. Давайте работать. Работа любой страх одолеет!

Быстро наступал вечер. Сумерки окутывали поле, постепенно скрывая следы войны. Потонули в темноте воронки. Изрытая снарядами дорога вытянулась в ровную ленту, и было уже не разглядеть по сторонам ни изуродованных машин, ни разбитых пушек. Душная, сырая, пропитанная запахами пороха и крови ночь опустилась на землю.

Горунович подошла к Билыку.

— Мы, наверное, тут останемся, Лаврентий Гаврилович. Как-нибудь до рассвета перекантуемся. Рискованно ходить туда-сюда. А вы поспешайте домой, с утра пораньше надо людей поднимать да раненых забирать отсюда.

— Согласен, Евдокия Степановна. В Артемовке не разместишься, а у нас все-таки без малого двести дворов… Ты только, голубушка, девчат береги. Дежурную на ночь оставь. От фашистов добра не жди, — сказал Билык на прощание.

— Знаю, — так же тихо, чтобы никто не услышал, отозвалась она. — Но сами ж говорили: мобилизованные мы теперь, хоть и у себя дома…

Пока Билык добирался до Кулакова, время перевалило за полночь. До рассвета оставалось четыре часа, можно бы и вздремнуть. Но сон не шел. Одолеваемый тревожными мыслями, Лаврентий Гаврилович ворочался с боку на бок. «Как жить дальше? — думал он. — Красная Армия, конечно, вернется, только когда? Возможно, пройдут недели, месяцы, и немыслимо все это время сидеть, сложа руки, в ожидании, пока кто-то ценой своей жизни добудет победу над врагом…»

Потом он стал думать о раненых. Привезут их завтра в село. А где разместить? Чем накормить? Где добыть медикаменты? И, главное, как уберечь от опасности?.. Конечно, немцы тоже разные. Есть среди них убийцы, грабители, но есть и обычные люди — рабочие, крестьяне. И пусть они одурманены Гитлером, что-то же человеческое в них должно было сохраниться…

Следом за армейскими частями придут, конечно, жандармерия, гестапо — Билык уже читал об этом в газетах. От них пощады не жди. Но для создания администрации на оккупированной территории нужно время. Да и Кучаково — село глухое, окруженное болотами. До него не сразу доберешься. Значит, некоторый срок есть… Знать бы только, сколько его отпущено. И что нужно для того, чтобы скорее поставить раненых на ноги?

Не находя ответа на мучившие его вопросы, Лаврентий Гаврилович испытывал полную беспомощность. То ему казалось, что надо организовать вооруженную охрану и, если немцы нагрянут, дать бой; то думал о том, как понадежнее всех спрятать, чтоб не нашли, даже если возьмутся искать.

Под утро, так и не сомкнув глаз, Билык встал, открыл окно. Ему представилось, как по проходившей мимо дома дороге поутру заскрипят телеги. Первым, конечно, двинется Родион Павлович Пащенко. Бухгалтер — человек долга, пользуется у колхозников заслуженным авторитетом и от общего дела никогда не отставал. За ним другие потянутся. Григорий Дорофеевич Литвиненко, например. Он хоть из рабочего класса, стрелочником служит, но с лошадьми управляется, как заправский кучер. Определенно поедут братья Томилины. И Василий, и Демьян мужики безотказные. На что Василий инвалид (ключица сломана, и рука плохо двигается), а попросит кто помочь, всегда пожалуйста. Такие печи кладет — на век хватает.

Лаврентий Гаврилович поежился, почувствовал прохладу. Выпала роса, значит, скоро утро, подумал он и мысленно вернулся к людям. Олексиенко! Как же он его позабыл? У деда и лошадь есть, и ко всякому риску его, как магнитом, неудержимо тянет. Храбрый, рассказывают, солдат был в свое время и до сих пор отвагу не растерял…

Как ни странно, а может, наоборот, закономерно, однако, не дожидаясь клича, мужики в селе стихийно готовились выехать с рассветом в Артемовку. После ужина к Дворнику зашел живший неподалеку старинный приятель Александр Илькович Лукаш.

— Ты, сосед, как считаешь, ехать нам до Артемовки своим пособить или нет? — спросил он осторожно. Был Лукаш мужик основательный, спешки ни в разговоре, ни в деле не терпел.

Василий Ерофеевич хитро прищурился:

— А у тебя на то своя думка имеется?

Александр Илькович пригладил пышные усы, кашлянул для солидности и басовито произнес: