Семен Журахович - Шрам на сердце

Василий Григорьевич покачал головой.

— Не думал я, что и чайная на моей шее. Придется заглянуть. А может, женщин позвать на помощь? Пусть дежурят наши депутатки, активистки.

— Смотря кто. Теперь и среди жинок есть до чарки активные.

— Найдем таких, что наведут порядок.

Василий Григорьевич поднялся.

— Спасибо, Степан Степанович, что заглянули. Не впервые нам мудрое слово подсказываете. Спасибо вам, что во время жатвы тревогу подняли. Нашлись ведь нерадивые шоферы, всю дорогу зерном устлали. Здорово вы их на правлении песочком продрали. Да и мне перцу подсыпали, не пожалели. До сих пор уши горят.

Рогачук взглянул на уши председателя.

— За дело ведь…

— За дело, — вздохнул Василий Григорьевич. — Спасибо вам.

«А уши, вижу, снова бледноваты, — подумал Рогачук. — Не мешало бы еще приперчить…»

Около дверей председатель посмотрел на медали и уважительно сказал:

— Вы наша гордость! — И крепко пожал руку.

Рогачук вышел из конторы недовольный. Разговоры, разговорчики… А толку пшик. Что этот неумеха Ременюк наревизует?

А тут, как назло, Макуха снова на своей вонючей таратайке проскочил. Рогачук плюнул вслед: побей тебя гром!

Феня-продавщица, стоявшая в дверях магазина, засмеялась. Рогачук остановился и уставился сердитыми глазами в румяное лицо дородной Фени.

— И чего это вы, дядя Степан, злым оком на Макуху коситесь?

— Знаю чего.

— И я знаю! — сказала Феня уже не смеясь, только глаза ее лукаво поблескивали. — Мудрый вы человек, дядя Степан, только что касается Макухи, не туда гнете, не о том думаете.

— А откуда тебе, Феня, известно, что я думаю?

— Известно. Вы бы того Макуху поганой метлой… Так?

Вот чертова баба! Как по писаному читает.

— А тебе он по вкусу пришелся? — бросил сердито.

— И мне не по вкусу, — заверила Феня. — Но тут все взвесить надо. Макуха, сами знаете, хороший дом себе поставил. Так? И в доме все как полагается. Телевизор, холодильник, мебель. Ну и мотоцикл… Теперь, скажем, Макуху долой, ставь кого-нибудь другого. Кого? Ступака, может? Очень, вижу, его наши лисички интересуют. Ну и что же выйдет? Хата у него старая, в хате не густо, потому что лодырь. И вот начнет он тащить, чтобы сравняться с Макухой. Глаза-то завидущие. Ему и мотоцикла будет мало, на «Жигули» замахнется.

— Есть и кроме Ступака люди.

— Есть. Только Ступак всех обойдет и вперед выскочит. Вот увидите. Так пусть уж лучше Макуха остается.

— Хорошо все взвесила, Феня. Недаром на всех прилавках у тебя весы.

— И точные притом! — засмеялась Феня.

…Рогачук шагал к дому. Пора бы и успокоиться, но ему вновь послышалось тарахтенье Макухиного мотоцикла.

Ревизия? Что этот Ременюк наревизует? Лупоглазый, а видит плохо. Другое дело Демид Передерий. Наведет, бывало, ревизию — гром на все село. С одной рукой был, а схватит хапугу — не вырвется. С одним глазом — зато всевидящим!

Шел Рогачук и разговаривал с Демидом, хотя того уже давно на свете не было.

«Где твоя рука, Демид, где твой глаз? На Сандомирском плацдарме? Влепил проклятый гитлерюга, не пустил в Германию. Все равно наши хлопцы дошли. А меня уже за Одером ударил. Не пустил в Берлин. А хлопцы дошли. Да все это ты и без меня знаешь… Я про другое хотел сказать. Рано ты ушел, Демид. Вот бы мы с тобой навели ревизию на Макуху, ох и навели бы. При тебе он бы к лисицам не подобрался. С краешка на цыпочках ходил. А как тебя не стало, попер в открытую. Не довел ты свою ревизию, Демид, не довел до конца».

Пришел домой, а Горпина уже знает.

— О чем с председателем говорил?

У женщин свое радио.

— О чем? Дела, жинка, общественные дела.

— Ты бы и про свои сказал. Пусть бы он выписал мешочка два ячменя кроликам.

Рогачук поморщился от досады.

— Нельзя мешать перец с медом… Там дела!

— А тут не дела? За наши же деньги.

— Обойдемся, Горпина. Сама знаешь — в колхозе с кормами туго.

— Всю жизнь так: обойдемся, обойдемся. Другие…

Махнула рукой и вышла из хаты.

Давно слышит Рогачук этот упрек: другие — то, другие — это… Слышит и молчит. Хотя временами в глубине души сознает, что тяжко виноват перед Горпиной. Разве не заслужила она хоть под старость, чтобы жить полегче?

Долго не мог заснуть. Ну что даст тот разговор в конторе? Все там и останется. Выйти бы на площадь и крикнуть напоследок: «Слушайте, люди!» Так крикнуть, чтобы в каждой хате услышали.

В шесть утра заговорила радиоточка. И таким знакомым голосом, что Рогачук вскочил, сел на лавку и испуганно крикнул: