Юлиан Семенов - В горах мое сердце

Юлиан Семенович СЕМЕНОВ

В ГОРАХ МОЕ СЕРДЦЕ...

Посвящается Ю. Казакову

В Закопане я приехал поздней ночью. Шел снег, очень крупный, казавшийся от этого декоративным. Все вокруг: маленькие коттеджи, кафе у станции, возницы в шляпах, лошади, разряженные как модницы, - все это тоже казалось декоративным, сделанным специально для тех, кто приезжает сюда кататься на лыжах.

С этим же последним поездом приехали спортсмены. Они сели в автобус своей базы и укатили в горы. Я остался один на гулкой привокзальной площади. Далеко внизу, в городе, тонко, по-ледяному звонили часы большой ратуши.

Я подошел к старику вознице и спросил:

- Вы отвезете меня в пансионат?

- Прошу пана. - Возница набросил на меня пахучую овечью полость, сел на облучок и, свесив ноги в белых фетровых брюках, попросил: - Пойдем, лошадь.

Лошадь пошла. Зазвенели бубенцы - так же ледяно, как и часы на большой ратуше.

- Пан хочет быстро ехать?

- Нет, если можно - не быстро.

- Можно. Быстро ли, медленно - тариф один.

- Вы хорошо говорите по-русски.

- Я же старый поляк.

- Ну полно... Разве вы старый?

- Очень. Пан хочет разговаривать или лучше ехать молча?

- Как вам угодно.

- О, пан бардзо деликатный. Я, пожалуй, буду тихо петь.

Возница начал мурлыкать песню. Голос у него был хриплый и очень низкий.

Вокруг - и высоко вверху и далеко-далеко внизу - перемигивались огоньки. По ним я угадывал очертания гор. Мне казалось, что я слышал, как за этими перемигиваниями далеких огоньков в горах пряталась музыка. Дорога была накатанной, сани шли легко. По-прежнему падал крупный снег. На ветвях лежали белые мягкие глыбы. Дорога змеилась вниз, среди огромных мягких сугробов. Я подумал, что, хотя Новый год уже наступил, дед-мороз с мешком, в котором спрятаны подарки, еще ходит где-то здесь и поет тихую песню, совсем как мой возница.

Я долго звонил в дверь, а потом было решил искать другой пансионат, но возница уже пел песню совсем далеко, и бубенцы звенели чуть слышно.

Я стоял на крыльце и слышал, как все вокруг спало... Даже снег кончился, будто устал и тоже уснул, улегшись на землю. Выглянула луна, и сразу же стали видны горы вокруг. Они были очень высоки и зубчаты. Снег на горах отличался от снега в долине. Там он был словно электрическим, подсвеченным изнутри неживым синим светом.

- Кто есть?

- Откройте, пожалуйста.

Дверь открылась, и на меня пахнуло теплом, свежеиспеченным хлебом и чуть подгорелым кофе.

- Добрый вечер. Что пан хочет? - спросила женщина с седыми буклями.

- Мне нужна комната.

- Пан один?

- Да.

- Я покажу пану его апартамент.

Мы поднялись по скрипучей лестнице на второй этаж. Женщина отворила маленькую дверь, и я вошел в крохотную комнату. Лунный свет делал ее голубой. Из окна были видны горы и небо.

- Если пан закаленный, то можно открыть форточку.

- Я открою.

- Прошу вниз через пять минут, на кофе.

Я ответил по-польски:

- Дзенькую бардзо, пани...

Женщина улыбнулась строгой учительской улыбкой, сделала книксен и вышла.

Я открыл окно и сразу же услыхал холодный перезвон часов на ратуше. Воздух в комнате стал голубым. Нагретый за день горным солнцем, он хранил в себе запахи лета.

Огоньки в горах уже не перемигивались. Над Закопане лежала тишина, и только где-то далеко звенели бубенцы.

Когда я лег в холодную постель, то вдруг почувствовал себя так, как однажды дома. Я сидел ночью один и работал. А передо мной стоял черный телефонный аппарат. Я позвонил приятелю и спросил:

- Ты знаешь мой новый номер?

- Нет.

- Запиши.

Он записал.

- Пока, - сказал я и положил трубку.

А через минуту он позвонил мне и спросил:

- Добрый вечер, старина, как поживаешь?

- Спасибо. Уже лучше. А ты?

- А я, как всегда, хорошо. Спи.

Мне тогда стало спокойно и здорово после его звонка. А сейчас я лежал, смотрел на горы и пытался уснуть. В дверь тихо постучали.

- Доброй ночи, пан...

- Доброй ночи, пани, - ответил я, улыбнувшись, и сразу же уснул.

Конца нет, есть только начало. А начало всех начал - утро. А начало утра - солнце. Оно и разбудило меня - стремительное и яркое. Зимой в горах солнце кажется синим. Буйный солнечный свет ворвался в мою комнату, резанул глаза отражением от зеркала, высветил красной гранью стакан с водой, стоявший на столике, и замер в стекляшках люстры - в каждой своим особым цветом.

Солнце резвилось в моей комнате весело, как щенок. Я лежал и вспоминал варшавскую клинику. Там были новорожденные с пороком сердца. Матери смотрели на них с нежностью и спокойствием. А врач, который водил меня по палатам, тихо говорил: