Юлиан Семенов - В горах мое сердце

Мне отчего-то вспомнился краснолицый австриец, гонявшийся в Татрах за женщиной, которая любила кататься с гор в буран. Я вспоминал его и в Лаосе, и дома, и сейчас здесь, в Польше. Я не знаю, отчего он так часто вспоминается мне теперь... Бог знает, отчего нам вспоминаются люди, промелькнувшие, казалось бы, просто так - бесследно...

В ресторане было душно и весело. Джаз играл песенку, а люди в джемперах и спортивных брюках танцевали и пели. Свободных столиков в зале не было. Я пошел к стойке и попросил коньяку. Бармен плеснул в пузатую темную рюмку немного коньяку, я погрел рюмку в ладонях и ощутил острый запах чернослива.

- Старый коньяк, - сказал бармен, - и очень крепкий. Хотите немного воды?

- Да. И лимон, пожалуйста.

- Боюсь, что лимон все испортит.

- Тогда не надо.

Бармен отошел, гремя деревянной ногой. Толстая певица, стриженная по-детски коротко, пела, закрыв глаза:

Счастлив ли ты,

Счастлива ли я,

Скажи мне,

Аве

Мария?!

Бармен заметил:

- Хорошая песня, а?

- Мне нравится.

За стойкой никого не было, потому что все ушли танцевать. Бармен присел на высокий стул, закурил и грустно сказал:

- Я ведь раньше работал медведем.

- Как?

- Ну, понимаете, я ходил в медвежьей шкуре и звонил в колокольчик. Это приятно, когда по городу ходят ручные медведи и звонят в колокольчики, не так ли?

- Нравится детям...

- Почему только детям?

- Ну все-таки...

- О нет, поверьте мне, это нравится и взрослым тоже. Только дети более искренни в выражении чувств. Мне, честно говоря, хочется всерьез поиграть в прятки, например, да только детишки не берут из-за ноги, а взрослых никак не могу уговорить сыграть.

Он капнул себе немного вина, выпил, затушил сигарету и, посмотрев в зал, усмехнулся.

- Раньше я ненавидел тех, кто в смокингах. Знаете, капитализм и все такое прочее. А вон, видите, парень в смокинге?

- Да.

- Это мой ученик. Он теперь начальник спортивной школы в горах. Вы же понимаете, ему никак нельзя без смокинга, этому франту.

- Вы были лыжником?

- Я был чемпионом. И немножечко подрабатывал медведем, я говорил вам. А когда я уходил от эсэсовцев прямо из вагончика подвесной дороги, меня подстрелили. Ну а в отряде пришлось оттяпать ногу, потому что не было врача, а я шел с дырявой ногой километров сорок слаломом. Еще коньяку?

- Да.

В зал вошел высокий парень - спасатель с вершины. Он подошел к стойке, поцеловал бармена и сказал:

- Добрый вечер, пап. Ну, как ты?

- Я хорошо.

- В горах тихо, я решил спуститься к тебе на минутку.

- Спасибо. Хочешь выпить?

- Пожалуй, нет, мне ведь надо обратно. - Парень заметил меня и сказал: - О, пан, я проявил пленку, вы получились бардзо героичны.

Певица кончила петь:

Счастлив ли ты,

Счастлива ли я,

Скажи мне,

Аве

Мария?!

К стойке подошел парень в смокинге - начальник спортивной школы. Смокинг сидел на нем как на министре. Тугой воротничок врезался в бронзовую шею. Туфли его были вызывающе остроносы. Спасатель легонько наступил ему на ногу своей громадной бутсой и подмигнул:

- У тебя ничего девушка, а?

- Будь спокоен.

- Я завидую.

- Это черное чувство абсолютно чуждо духу нашей молодежи.

- И тем не менее.

- Но, но! Тише на спуске! Не стреляй в нее глазами.

- Она придет ко мне на вершину.

- Тогда ты съедешь оттуда на заднице вместе с Джо.

- Ого!

- Да, да! Пан Юзеф, дайте шоколадку для моей дамы.

Бармен протянул начальнику школы шоколадку, потрепал его по щеке и сказал:

- Смело, сынок, смело.

Моя хозяйка угостила меня кофе и пожелала спокойной ночи. Я лег в ледяную кровать. На ратуше били часы. В комнате плавал голубой свет луны. Небо было чистое, подрезанное белыми хрупкими вершинами гор. Под окном проехал возница, и еще долго в воздухе висел тугой перезвон бубенцов. Я вспомнил бармена. Когда я уходил, он сказал:

- Э, сынок... Не надо никогда ничего рассусоливать. Пойми: жизнь все равно должна быть радостью...