Семен Журахович - Шрам на сердце

— Оно, фактически, столько дел, что и в голове не помещается.

— А вы начинайте с самого важного.

— Начну… Понимаете, хочется мне на старости лет, чтобы порядка больше было.

Председатель засмеялся. По-доброму засмеялся.

Война многому научила Рогачука. Научила распознавать: какой смех — такой и человек. У неискреннего не та струна звенит. А у злого даже смех желчью пропитан.

— Я моложе вас, — сказал председатель, — но и мне тоже хочется, чтобы было больше порядка. А в чем именно?

— Во всем! Но прежде всего, конечно, в нашей хате.

— Сущая правда. С какого же угла в своей хате начинать, Степан Степанович?

— Ежели говорить напрямик, то начинайте с Макухи. Гнать его надо на все четыре стороны.

Нахмурился председатель. Рогачук увидел, что тому уже не до смеха.

— А как спросят люди: почему?

— Ворует! — жестко бросил Рогачук и вперился запавшими глазами в лицо председателя, ставшее вдруг строгим и немного грустным.

Зазвонил телефон. Председатель взял трубку и заговорил с каким-то Иваном Ивановичем. Рогачук смотрел на него и думал: этот, нынешний, не загнанный, не замотанный. Этот с раннего утра на фермах, в поле. Потом пообедает и, в свежей рубашке, костюме, в конторе беседует с народом. Никого не дергает и себя не позволяет дергать.

— Так говорите: тянет? — положив трубку, спросил Василий Григорьевич. — Располагаете фактами?

— Чтобы фактических фактов, так таких нету, — сокрушенно вздохнул Рогачук. — Известное дело: все знают, что лисица — хитрая зверюга. А посмотрите на наших лисиц! Глупее их не найдете. Спросите — почему?

— Да, интересно бы знать.

— Потому что все лисьи хитрости Макуха себе перенял.

— Там же сотня лисиц, — улыбнулся Василий Григорьевич.

— То-то и оно! — сердито сказал Рогачук. — А мы смеемся.

— Смеяться вроде и не над чем, — согласился председатель и, уже озабоченный, продолжил: — Но ведь вот так, ни с того ни с сего не ударишь человека. Какие основания? Какие доказательства? И еще одна закавыка: премировали Макуху — план перевыполнил. На Доску почета повесили. Люди спросят: куда же вы раньше смотрели?

— А нельзя… Ну пусть не с трибуны, хотя бы на правлении или еще где, сказать: люди добрые, смотрели, да не рассмотрели.

Василий Григорьевич наморщил лоб: слова эти, видно, ему не по вкусу: премию Макуха получил с его благословения.

— Недосмотрели, говорите. А что рассмотрели? — Пожал плечами. — Пока ничего. Сам знаю — тянут. И если хотите знать, самая большая наша беда: по куску да по кусочку. Одного Макуху разглядеть можно. Но ведь за всеми не уследишь — глаза разбегаются! Некоторые думают: ну что там ведро комбикорма, охапка сена, сумка подсолнухов или кукурузы…

Рогачук покачал головой: вот это да! На Макуху показал, а ведь и воробьи могут целый каравай расклевать. Пришло горькое воспоминание, пока жив будет, не забудет. Зимой голодного и разоренного сорок шестого года пришел с работы и удивился: дети пьют молоко из кружек и причмокивают. А на столе еще полкринки. «Где взяла?» Молчит Горпина. «Где взяла, спрашиваю?» Горпина и взорвалась криком-слезами: «Украла! На ферме взяла!» Схватил ту кринку да об пол, только черепки да белые брызги во все стороны. «Бей, бей! — закричала Горпина. — Забери последнее у детей и кружки потопчи».

— А теперь-то чего? — подумал Рогачук вслух. — Сыты, обуты, на мотоциклах и автомобилях разъезжают… И на тебе — клюют!

— Об этом и мне хотелось бы услышать. Почему теперь-то? — вздохнул председатель.

Один другого спрашивали и один от другого ждали ответа. Не дождались.

— Что касаемо Макухи, — Василий Григорьевич вернулся к началу разговора, — давайте сделаем так: попросим Ременюка учинить ревизию. Может, и нападем на лисий след. А там видно будет… Спасибо, Степан Степанович, за совет.

Он уже было взялся за телефонную трубку, но Рогачук еще не все сказал.

— А водка?

— Какая водка?

— Пьют.

— Не выливают, конечно, пьют.

— Давно в чайную не заглядывали?

— Давненько. Дома обедаю.

— А вы мимоходом… Кружку пива, часом, не грех выпить. Вот как-то бочку свежего пива привезли. Заглянул и я. Вижу, сидят: Кондратюк из фермы, Данила — тракторный бригадир и новый агроном. Спросил у поварихи: «Давно сидят?» — «Да, говорит, второй час лясы точат». Пиво на столе, а беленькая в плетенке под столом. Доливают… Спрашиваю: «Ребята, а дело когда?» — «Вот сейчас как штык!» — «А как, спрашиваю, после третьей бутылки? Работать можно?» У агронома туман в голове, усмехается: «Работать, говорит, вроде и нет, а руководить можно». Скажите, Василий Григорьевич, что он пьяным языком наруководит?