Семен Журахович - Шрам на сердце

— Ну и что же? — ничуть не смущается Якивчук. — Позднее приберут. Зачем спешить? Всему свой черед, дорогой мой бухгалтер. Сама жизнь — отличная метелочка, она где надо почистит, подметет…

— А мы посидим в сторонке, в сторонке? — язвительно спрашивает Таранчук.

— Нет, зачем же? — с неколебимым спокойствием отвечает Якивчук. — И мы понемножку подсобим. Отчего ж… Пейте, пейте. Хорошее пивцо.

Таранчук молча допивает пиво. Потом с грохотом ставит кружку на стол.

— К чертовой матери! Я так не могу… Я уже подал заявление. И все!

— Ну что вы, что вы, — качает головой Якивчук. — Голуба моя, земля-то кругленькая, верно? А вы хотите ходить по ней прямо. Она ведь кругленькая…

Все у него смеется: округлое лицо, на котором кустиками торчат волосы, раскрытое колечко рта и благодушные глазки, тоже круглые, как у цыплят, которых тысячами выводят инкубаторы.

— Ну вас к черту, — с досадой машет рукой Таранчук.

— Зачем же к черту, — смеется Якивчук, он и не думает обижаться.

— Не все могут сидеть, как…

— Как квочка? [11] Квочка — наседка. — договаривает директор инкубаторной станции и тем же ласковым тоном продолжает: — Это обо мне? А вы, голуба моя, а вы?

— Что я? Что я? — взрывается Таранчук. — Я честно работаю. Я никогда…

— Да кто ж говорит! Все знают, что вы честный человек. Однако же бежите от Красюка. И мусор — хе-хе! — придется выметать кому-нибудь другому.

Таранчук медленно поднимает голову. Его побледневшее лицо дергается, и вдруг он сдавленным голосом, словно кто-то схватил его за горло, кричит:

— Чего вы от меня хотите? Чего вы от меня хотите?

Вскочив, Таранчук бросает на стол новенький полтинник и выбегает из чайной.

Удивленный Якивчук качает головой, медленно допивает свое пиво и, расплатившись с буфетчицей, тоже выходит на улицу.

Жжет солнце. Якивчук смотрит на чистое небо. Вот набежали бы тучки, было бы прохладно, как в чайной. А то печет. До инкубаторной станции еще далеконько. Там его ждут. Но Якивчук не привык торопиться. Выпятив круглое брюшко, он улыбается знакомым и мягко, осторожно ставит ногу на теплую круглую землю.

Пер. А. Островского.

Начинаю письмо и не знаю, Маланюк, как теперь обращаться к твоей, откровенно говоря, не очень уважаемой особе. Раньше я писал: «Мой дорогой друг Володя». Ведь я никогда не забывал наше институтское общежитие, наши веселые субботники и еще более веселые, хоть и весьма скромные, вечеринки. Если на нынешнюю мерку, то не просто скромные, а голодноватые. Но какие же милые и сердечные!

Не стану я величать тебя в этом письме и по имени отчеству, как делают уже не первый год некоторые наши однокурсники. Знаю, что ты сам, не слишком тактично, подсказал им: «Учтите, я вам теперь не Володька». Для меня, правда, ты сделал исключение. Как-никак наши кровати стояли рядом, а каждую посылку из дому мы до последней крохи делили пополам.

Но я пишу тебе не ради сентиментальных воспоминаний. Какие уж тут сантименты!

Не напишу я также общепринятого обращения: «Товарищ Маланюк». Большое слово «товарищ» я произношу не механически, как иногда это делается, а вкладывая тот смысл, которого это слово заслуживает.

Ну а обращение «гражданин Маланюк» это уже из другой области. Это прерогатива следователей, судей… Ведь так к тебе обращались те официальные лица во время следствия и судебного процесса? Наверное, так!

Известие обо всей этой скандальной истории я принял очень болезненно. Больно было мне за нашу честную молодежь, которую ты предал. Больно за нашу многолетнюю дружбу, которую ты запятнал.

Не удивляйся, я о твоих делах достаточно информирован. Из нескольких источников. Приезжал Наконечный, еще во время следствия. Потом наведался Ковальчук. И наконец, появился Шаруба и сообщил: что дело (в части, касающейся тебя) прекращено за отсутствием улик. Остальные осуждены на разные сроки. Я человек некомпетентный в юриспруденции, но думаю так: того, кто ни в чем не виноват, должны оправдать. Снять все обвинения. А тут что? Дело прекращено потому, что отсутствуют улики. Естественно возникает вопрос: как понимать? Потому ли, что никаких улик не существует? Или потому, что их просто не нашли?

Так же думает и Шаруба. Знаю, он человек малосимпатичный, но — ничего не поделаешь — прав.

Не очень деликатно обращаться к тебе с таким вопросом, но приходится. Кто еще может на все это ответить? Я б, например, после такого решения суда сквозь землю провалился. А ты, оказывается, ходишь по улицам нашего славного города и хвастливо заявляешь: «А улики-то отсутствуют!»